«А есть ли?»
В душе почему-то стало тревожно. Сразу вспомнилось, что себя вела Татьяна. И дома, когда он уезжал, и при недавнем расставании.
«Да ну, фигня! Не может быть. Опять же, что мы тут, зря диван мяли? Да и что она без меня сможет?»
Но весь остаток вечера прошел в мучениях и терзаниях. Бокал коньяка помог только быстрее заснуть, но все сны были какие-то нехорошие.
Проснулся он уставшим и разбитым. Болела голова, поэтому пришлось выпить таблетку. Слегка позавтракав, Виктор сел за ноутбук и еще раз перечитал вчерашнюю статью. Настроение явно не улучшилось. Пришлось одеться и пройтись пару раз вокруг дома. Это немного взбодрило, да и головная боль почти прошла. Читать не хотелось, и он включил телевизор. Там шел какой-то концерт. Под музыку можно было немного расслабиться, и Виктор уже начал подумывать о том, не налить ли ему под это дело бокальчик любимого напитка. «Или дождаться вечера, вдруг там будет какое-нибудь кино? Дела подождут…»
«Их оставалось только трое…», – звучало из динамиков.
Мысль мгновенно пронзила мозг.
«Ты же тогда так и не додумал.
Остались Насонов, Коробков и Плаксин. Они постоянно встречаются, общаются, пьют, ходят в баню, рыбачат. И информацию сливает кто-то из них троих.
Но это не Насонов – Вова никогда ничего не сделает против тебя. Даже в последние месяцы, когда он набычился и не давал о себе знать, как, в общем, и другие «сосновцы», после определенных событий – он все равно слова плохого про тебя не скажет. Вова слишком многим обязан тебе, Витя, и он это всегда будет помнить. Его никто, даже Седов, не собьет с толку, потому как у Насона всегда было и есть свое мнение. И при этом, возможно, он до сих пор так же предан, как и раньше. Позвонить бы, да спросить… эх.
И это не Коробков – не тот характер. Нет, характер у него есть, в тихом омуте, как говорится… Но Вася никогда не пойдет наперекор родственнику. Никогда.
А значит… Значит? Значит!!!
С кем Поморцев больше всего контачил и контачит из тех, кто имеет отношение к таможне? По каким таким своим каналам бывший прокурор может что-то узнать о таможенных делах? Кто теснее других общается и с таможенниками, и с работниками карго, с руководителями всех этих грузовых структур? Кто всегда жил по принципу «и нашим, и вашим»? Кто мог сливать полученную по пьянке информацию по таможенным делам хоть куда – хоть Поморцеву, хоть таможенному начальству, хоть в СМИ?
Ах, ты ж, скотина!»
Вот он, последний негритенок!
Все встало на свои места. И нет никакой разницы, почему он это делал – а может, и продолжает делать. Обиделся? Жизни позавидовал? Или, быть может – завербовали? Не важно.
«Ну, держись, падла! Дай мне только с проблемами разобраться…»
Потребность выпить стала просто невыносимой, и Гордеев буквально побежал на кухню. Достав из холодильника холодный бокал, он влил туда коньяка из початой бутылки и буквально впился в него.
«У-м-м!»
Наслаждение было просто райским. «Лучше, чем с мужиком спать», – вспомнил он выражение одной девчонки с международного сектора, с помощью которого она формулировала высшую степень какого-либо полученного удовольствия. Засмеявшись, Виктор схватил бокал, бутылку и кусок сыра, и уже хотел идти со всем этим добром к телевизору, но вдруг понял, что проголодался. «Колбасы разве что пожарить?»
Наворачивая жареную колбаску, он, заулыбавшись, подумал: «Эх, жалко, нет Татьяны, она бы мне что-нибудь сготовила!» Мысли о жене вскоре приняли определенное направление. «Позвонить, что ли, позвать? И обо всем предупредить бы надо… Но сначала – позвать!»
Поев и помыв посуду, он вышел в комнату и набрал номер. Татьяна взяла трубку не сразу.
– Да, Сергей…
– Это я, – не понял сразу Гордеев.
– Ну да, – как-то отстраненно ответила она.
«Вот дурак! Я же забит как ремонтник Сергей!» Тут он прислушался, выключил звук у телевизора – нет, не ошибся: там, на том конце тоже кто-то пел.
– А что там за музыка у тебя? – спросил он, забыв о цели звонка. – Ты где вообще?
– Я занята. Что ты хотел?
«Обалдеть! Муж звонит жене, а та – занята!» В душе Гордеева вскипела гордость.
– Я не понял, ты где?
Он услышал в трубке, как какой-то мужчина – это был точно мужской голос! – позвал Татьяну: «Таня, ты скоро?», а она, пошуршав, прислонив трубку к чему-то – к груди? к животу? – отвечает тому: «…Уже иду!» И снова шуршание, и ее торопливый ответ, шепотом:
– Я же говорю – я занята. Что ты хотел?
Теперь к гордости прибавилась ревность.