– Злился на тебя?
– Нет. Просто понял, что мне кто-то сказал, а слив информации – всегда плохо. Дело не во мне, мы в хороших отношениях, и я не думаю, что он реально мне желал влететь. Кстати, именно он меня сюда засунул, когда у меня там проблемы начались с начальником. Был в городняке такой Послов. Хороший мужик, но как вобьет себе чего в голову – все, не переубедить. Под меня один мудак с отдела борьбы с контрабандой начал рыть, будто я медь в Литву по левым документам оформляю. Этому бы мудаку в другом направлении чего поискать, но он мелочь какую-то насобирал и к Послову с этим отправился. Откровенно врать не стал – я его насчет этого сразу предупредил, знал, что ничего существенного не найдет. Но и мелочи хватило – Послов начал меня давить: дескать, ты вор и взяточник, увольняйся, иначе тебе хана, я его даже на диктофон записывал, где-то кассетка лежит… Вот Леньков меня сначала в охрану засунул, а потом сюда. А Послова потом турнули с начальника, тот самый мудак, что меня пытался разработать, его же, собственного начальника таможни, прикрепил к одному медному делу, известному, может, слышал – там памятник Колумбу собирались делать? – Витя кивнул. – К чему я это – к тому, что Михайлова-старшего я терпеть не мог, но и заказывать его не собирался. А то, что мне в этом ребята помогли – так благодарен им буду за это до конца дней.
– Ты мне так все говоришь, как будто я тебя в чем-то подозреваю, – воскликнул Виктор.
– Про то, как относиться к моим словам, мы с тобой уже говорили, – кивнул Большой. – Если по чесноку, то я давно уже не обращаю внимания, кто и что про меня рассказывает – если не грубости, конечно. Пусть говорят, что я беру взятки, что я помогаю разворовывать страну, что я вообще конченый контрабандист. Мне насрать. Если бы мне платили зарплату хотя бы в десять раз больше, чем сейчас, я бы посылал всех нахрен, не брал никаких подношений, драл со всех нужные пошлины и держался бы за это место как за последнее. Кнут и пряник – вот, что должно держать нас на этой работе! И не только нас – это касается всех правоохранителей. Только так. И государству это было бы выгодно, любой из нас свою десятикратную зарплату может при желании за раз на Стамбуле в карман положить, если повезет. И подобное – по всей стране. Но наверху это никому не интересно. Поэтому сейчас есть только кнут. А раз так – я беру свой пряник и плюю на чье-то мнение. Зато могу решить многие вопросы по мере их поступления. И могу нормально содержать семью, помогать больным родителям, и сестре, которая с ними живет, имея на иждивении двоих детей и придурка мужа. Помогаю вместо того же государства, между прочим. И друзьям стараюсь помочь, тем, старым друзьям, которых знаю со школы.
– Я тоже стараюсь родителям помогать. И своим, и Татьяниным, – сказал Виктор.
– И правильно делаешь. Только не забывай об осторожности, – засмеялся Гера, – иначе то самое ФСБ… Там тоже всякого народу хватает, факт. Но случайных людей там практически нет. Жесткий отбор, четкие задачи. Все отработано десятилетиями. Старых людей ведь не так просто даже сами буквы КГБ пугают. Был случай – пришли мы как-то по простому делу к директору Высшей партшколы, так он, седой дед, задрожал, когда мы с товарищем ему корочки предъявили. Знаешь, как не по себе было? Так что в комитете работают люди жесткие, нацеленные на результат. Поэтому там могут быть знакомые, приятели, но точно не друзья. И даже если они тебе помогут по своей службе, ты им это отработаешь втройне. А захотят – просто используют тебя в своих целях и отбросят в сторону, как ненужную бумажку. Понимаешь, о чем я говорю?
«…отработаешь втройне…». Надо же было в такое ввязаться! Гера говорил, а Витя думал: «Интересно, их там учат читать мысли по лицам, по глазам?» Очень бы этого не хотелось, и он старался не поднимать голову. А в голове звучало: «…отработаешь втройне…»
Глава 17
По Плаксину ситуация в целом не менялась. Тая говорила, что он уже почти освоился – насколько, конечно, можно освоиться в тюрьме. Она сдала на права и уже сама ездила за рулем, сама начала таскать тяжелые передачи, хотя ребята постоянно предлагали ей свою помощь. Было понятно, что ей просто неудобно было их напрягать, хотя никто и не собирался отказываться от поддержки. Адвокат решал вопросы с Москвой, пока ничего не обещал, но между слов сквозила уверенность – Степу могут полностью оправдать. Вопрос был только в сроках рассмотрения кассации.
Новый знакомый «из органов» Виктора пока больше не беспокоил. Это радовало, но полностью расслабиться Витя не мог. Не добавил уверенности и разговор с появившимся Загребецким. Тот, как мог, юлил и не договаривал все, что можно было не сказать. В итоге они поругались.