Я осознаю, что пока Мейсон все это говорил, он вел меня в кафе, и теперь мы стоим перед диванчиком в задней его части. Он подталкивает меня к дивану.
– Так чем же мне тебя накормить, Пайпер?
– Тьфу ты!
Я пытаюсь уйти, но он загнал меня в угол. Но я четко осознаю, что не испытываю паники. Наоборот. Удивительно, что я чувствую себя в такой безопасности, когда он надо мной нависает.
– Я не путешествую по миру за папочкин счет, – вру я. – Я решила потратить на путешествия деньги, отложенные на мое обучение.
– Что в лоб, что по лбу, – отвечает Мейсон, набирая что-то на телефоне. – Все равно эти деньги из одного источника. Я слышал о том, куда ты ездила. Я знаю, сколько что стоит. Деньги на твое обучение давно закончились, Пайпер. Если, конечно, твои родители не думали, что ты будешь изучать медицину в Гарварде.
Я открываю рот, пораженная его дерзостью. У меня нет настроения с ним спорить, особенно если учесть, что он прав. Поэтому я скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку дивана. Посидеть и правда неплохо. Но я не собираюсь ему в этом признаваться.
Через две минуты нам приносят кофе и пару бутербродов. Глядя на еду, я ухмыляюсь, осознав, что Мейсон сделал заказ по телефону.
– Ты что, в плен меня взял?
Я морщусь, как только слова слетают с моих губ.
– Нет. – Мейсон садится рядом со мной, оставляя между нашими бедрами почтительное расстояние. – Я просто настаиваю, чтобы ты поела – тебе нужно восстановить силы, чтобы смочь отбиваться от грабителей на улице.
Я уступаю и беру сэндвич с индейкой.
– Он не грабитель.
– Тогда кто он такой? Я не позволю тебе уйти, если ты в опасности.
Мейсон делает глоток кофе и протягивает руку к своему сэндвичу. Он нерешительно смотрит на меня, борясь с собой. Потом его взгляд меняется, и на лице появляется теплое, подбадривающее выражение. Такое выражение бывает у моих родителей и сестер. Это выражение заботы.
– Я знаю, что с тобой что-то случилось. Этот человек как-то с этим связан?
Услышав его слова, я замираю. Мейсон знает? Но откуда? Я обдумываю альтернативы. Я едва знаю Мейсона и не обязана ничего ему рассказывать. Я пристально смотрю на него. В нем есть что-то, что располагает к нему людей. Мейсон – огромный парень, но при этом кажется очень нежным. Его голубые глаза умоляют меня ответить ему.
– Я тебя не отпущу, пока ты мне не расскажешь, Пайпер.
Ну, по крайней мере, он не назвал меня Принцессой. Мейсон протягивает мне мой нетронутый кофе. Я протягиваю к нему руку, но с силой сталкиваюсь с рукой Мейсона, чашка переворачивается и отлетает к другому краю столика, а горячая жидкость чуть не обжигает нам обоим руки.
– Черт! Прости, – говорит Мейсон, думая, что это его вина. – Ты не обожглась?
Он проводит ладонью по моей руке, осматривая ее. Мой первый порыв – отдернуть руку. Каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я это сделала. Но я позволяю Мейсону себя осмотреть, а сердце при этом бешено колотится у меня в груди. Я позволяю ему перевернуть мою руку и осмотреть ее от локтя до кончиков пальцев, потому что его прикосновение ощущается иначе. Я никогда такого не испытывала.
Мейсон заканчивает осмотр и делает знак официанту, чтобы тот вытер стол.
– Я принесу тебе другой кофе.
– Нет, не нужно. – Я молюсь, чтобы он не заметил, как дрожит у меня голос. Я достаю из сумки бутылку с водой. – У меня есть вода.
Не знаю, что именно меня убедило, но за долю секунды я решаю ему довериться. Может, это из-за его бережного прикосновения. Может, из-за того, что с ним я чувствую себя в безопасности. Может, мой рассказ его удовлетворит, и он от меня отвалит. Но если я ему расскажу, не подставлю ли я Чарли?
– Об этом никто не знает, – произношу я, мысленно прося у Чарли прощения. Она поймет. Я в этом уверена. – Никто, кроме меня, моей лучшей подруги и моей мамы.
Мейсон в задумчивости ковыряет свой сэндвич, словно то, что я сейчас скажу, может причинить ему боль.
– Понял. Ты можешь мне рассказать.
Я оглядываю кафе, чтобы убедиться, что мы одни.
– Тот человек – отец Чарли.
– Отец Чарли?! – Мейсон гневно хмурит брови. – Он что-то с тобой сделал? Или с ней?
– И да, и нет. То есть с ней, а не со мной, – запинаясь, произношу я. – В смысле, он ничего не сделал с ней. Скорее, он не сделал того, что должен быть сделать.