Дело в том, что я не собиралась приезжать.
Вчера я провела всю ночь в офисе, одобряя эскизы и планируя следующий показ Честера Кутюра.
На мой взгляд, если бы я оставалась занятой, я бы забыла о том, где я действительно хотела быть.
Я бы забыла о звездном квотербеке из моего прошлого.
Но я только обманывала себя.
Все, о чем я могла думать, был он.
Себастьян гребаный Уивер.
Я набирала и перепечатывала дюжину сообщений, но удаляла их и продолжала заниматься этим всю ночь. Мой мозг не мог остановиться ни на секунду, и чем больше проходило времени, тем больше вопросов заполняло его.
Себастьян разозлился, что я его бросила? Что, если он пойдет к Акире?
Вот что привело меня сегодня к его порогу. Или, по крайней мере, это то, в чем я пыталась убедить себя, когда ехала сюда.
Я снова нажимаю на дверной звонок, мой палец дрожит.
Я слишком опоздала? Что, если он действительно отправился к Акире? Если все станет плохо — а так и будет, — я понятия не имею, как, черт возьми, я буду реагировать.
Мой беглый взгляд скользит по окружению, пока идут секунды. Они эхом отдаются в моей голове, как бомбы замедленного действия, становясь громче, чем дольше я смотрю на закрытую дверь.
Я лезу в сумку-клатч, чтобы достать телефон. Я должна была сначала позвонить ему. Но я совсем не думала об этом, когда ехала сюда всю дорогу.
Дверь со щелчком открывается, и я вздрагиваю, моя рука останавливается на полпути в сумочке. Я выпрямляюсь, моя спина напрягается, пока я жду, когда Себастьян появится в дверях.
Проходит одна секунда.
Десять…
Двадцать…
Он не появляется.
Я осторожно толкаю дверь рукой. — Себастьян?
Никакого ответа.
Что-то недоброжелательное тянет внизу моего живота, и мои губы приоткрываются, когда я медленно захожу внутрь.
Можно ли мне вообще заходить, когда меня не приглашали?
Как только я переступаю порог квартиры, меня встречает кромешная тьма. Я даже не вижу своих рук, не говоря уже о том, куда я иду.
Мое сердцебиение грохочет, гремя по всему моему телу, когда я делаю неуверенный шаг, а затем останавливаюсь. Мои пальцы ног подгибаются на высоких каблуках, а ногти впиваются в ремешок сумки.
— Себастьян? — мой голос низкий, обеспокоенный.
Я понятия не имею, что это такое, но для меня это явно добром не кончится. Я задаюсь вопросом, не следует ли мне развернуться и уйти, но затем меня посещает другая, более насущная мысль.
Что, если он ранен и нуждается в помощи?
Дверь со щелчком закрывается за мной, и я подпрыгиваю с тихим вскриком.
Черт.
Я настолько настороже, что слышу звук своего дыхания и чувствую, как холодный воздух касается моей кожи.
Прошло много времени с тех пор, как я была в состоянии сенсорной перегрузки. Как будто мое собственное тело не в состоянии меня удержать.
— Себастьян… — я пытаюсь снова, мой голос такой хриплый, что я едва узнаю его.
За моей спиной возникает размытое движение, и когда я быстро разворачиваюсь, я спотыкаюсь.
Я не успеваю закричать, как чья-то рука обхватывает мое горло и толкает меня назад с такой силой, что я вскрикиваю.
Пронзительный звук прорезает безмолвный воздух, словно острыми ножами. Моя спина ударяется обо что-то твердое с громким стуком, который выбивает дыхание из моих легких.
Постороннее ощущение энергии пронзает меня, и я начинаю раскачиваться. Это слепое чувство выживания, подпитываемое первобытной необходимостью.
Я пинаю твердую стену мускулов, ногти впиваются в большие руки со стальной хваткой.
Я кричу, или пытаюсь кричать, учитывая его крепкую хватку на моем горле.
Горячее, угрожающее дыхание обрушивается на мои уши. — Заткнись нахуй, шлюха.
Себастьян.
Я бы узнала этот низкий баритон где угодно. Я могла бы отличить его зверя от тысячи других, даже если бы была слепа.
Мы пришли из той же тьмы, к которой больше никто в мире не принадлежит.
И прямо сейчас мы снова находимся в этой фазе, сбрасывая с себя маску и возвращаясь к своему первобытному, животному "я".
Моя борьба постепенно стихает, мои ногти больше не царапают его, хотя я и не отпускаю его запястье. Мое тело обмякает о то, что, как я предполагаю, является стеной.
Когда я прекращаю свою слепую борьбу, внешний мир начинает просачиваться обратно. Его аромат бергамота и амбры проникает в мои ноздри.
Его хриплое дыхание совпадает с моим безнадежным, хриплым, пока мы стоим так долю секунды. Мы две испорченные души, которые узнают друг друга в темноте.
Мои глаза каким-то образом приспособились к окружающей обстановке, и я почти могу различить его широкие плечи, узкую талию и силуэт его лица с острыми чертами. Его твердость. Чертова развратность, которую я ожидала бы увидеть повсюду, если бы его черты были видны.
Он голый. По крайней мере, выше пояса.
Я не знаю, почему я протягиваю руку к его лицу. Не знаю, почему я хочу прикоснуться к нему, почувствовать его. Может быть, чтобы убедиться, что это не очередной мой жестокий кошмар, или чтобы убедиться, что он действительно жив.
Раньше у меня никогда не было возможности лично проверить.
Он отстраняется, прежде чем моя кожа соприкасается с его, и я вздрагиваю, моя рука безвольно падает.
Правильно. Мы не в том положении, чтобы я могла к нему прикасаться. Не после того, как безобразно все закончилось.
Другой рукой он тянет за лямку моего платья, и я задыхаюсь от звука рвущейся ткани.
Мои инстинкты возвращаются, и внутри меня пульсирует рев энергии. Решение сопротивляться приходит ко мне за долю секунды.
Я брыкаюсь, царапаюсь и стараюсь нанести как можно больше урона.
Адреналин заставляет меня чувствовать себя сильнее, но какой бы непобедимой я себя ни считала, я не в состоянии сдвинуть его с места, не говоря уже о том, чтобы отодрать его от себя.
Во всяком случае, с каждым моим движением и пинком он все больше рвет платье, пока оно не падает с меня и не растекается вокруг моих ног. Холодный воздух окутывает меня коконом и вызывает мурашки на коже, но я не останавливаюсь.
Я поднимаю ногу, чтобы ударить, но спотыкаюсь. Себастьян крепче сжимает мое горло, снова прижимая меня к стене.
— А-а-а! — кричу я от боли.
Он использует этот шанс, чтобы порвать бретельки, удерживающие мой лифчик, и стягивает его вниз по моим трясущимся рукам.
Я выгибаюсь дугой у стены, но он хватает одну грудь грубой рукой и щиплет мой ноющий сосок, затем выворачивает его в противоположную сторону. Мои зубы впиваются в подушечку нижней губы, но я не могу подавить всхлип.