Исчезнет ли это чувство когда-нибудь?
Его помощница Кэндис следит за его взглядом и улыбается. Она откидывает заплетенные волосы назад. — Ты не говорил мне, что о тебе кто-то позаботится.
— Я не знал, — хрипит он.
— Ну, теперь ты знаешь, — она ставит бутылку на тумбочку. — Позаботься об этом большом ребенке.
— Я? — я смотрю по сторонам, чтобы убедиться, что она на самом деле не разговаривает с кем-то другим.
— Кто еще здесь, девочка? — она хватает свою сумочку и обращается к Себастьяну: — Даже не думай о том, чтобы показать свою болезненную физиономию завтра в офисе.
— Не уходи… — шепчет он, и его голос звучит болезненно, даже лихорадочно.
— У некоторых из нас есть дети, о которых нужно заботиться, — она подходит ко мне и шепчет: — Не позволяй ему пить, когда он болен.
— Что случилось? — спрашиваю я тихим голосом.
— Он пришел на работу, как выживший после зомби-апокалипсиса, как в сериалах, которые любит смотреть моя младшая сестра. Врач сказал, что он сильно простудился и что ему следует следить за температурой. Он не часто простужается, но когда это случается, он превращается в труп. Его лекарства на тумбочке, и я номер 1 на его быстром наборе, если тебе что-нибудь понадобится. Но, пожалуйста, не надо. Я хочу кое-чего с моим мужчиной сегодня вечером, и этого не произойдет, если позвонит мой требовательный босс.
Я улыбаюсь. — Я позабочусь, чтобы он этого не сделал.
— Спасибо. Я твой должник.
Она уходит до того, как я успеваю спросить ее о еде или о том, что еще мне нужно делать.
Себастьян тянется к бутылке виски, хотя его руке, кажется, не хватает энергии. Я подбегаю к нему и хватаю ее.
Он стонет, оставаясь в том, что выглядит как неудобное наклонное положение. — Отдай это.
— Кэндис сказала не пить, когда ты болен.
— Кэндис не указывает мне, что делать.
— Забудь о Кэндис. Тебе не следует пить, когда ты болен.
— Ты что, гребаный доктор?
— Не нужно быть врачом, чтобы быть разумной.
— Спасибо за твое ненужное мнение. А теперь дай мне это.
— Нет.
— Бутылка, Наоми.
— Я сказала «нет», — я держу ее позади себя, когда он снова стонет, теряет равновесие и падает на спину.
Себастьян смотрит на меня сквозь густые ресницы, которые затеняют его светлые, завораживающие глаза, но даже им сегодня не хватает жизни. — С каких это пор ты являешься полицией по борьбе с алкоголем?
— С тех пор, как ты заболел.
— Какого хрена тебя это должно волновать? — он закрывает глаза. — Уходи…
Его губы кривятся, а грудь вздымается и опускается с пугающей скоростью. Я жду несколько секунд, чтобы убедиться, что он спит, прежде чем прикоснуться к его лбу. Он горячий и слегка влажный. У него определенно жар.
Я убираю бутылку виски и ставлю сумку в изножье кровати. Затем иду в ванную, смачиваю тряпку и возвращаюсь.
Положив ее ему на лоб, я делаю паузу. Это навевает ужасные воспоминания о том, как я изо всех сил пыталась сохранить ему жизнь в той чертовой камере. Были моменты, когда я думала о том, что могло произойти тогда, и обо всех неправильных способах, которыми это могло закончиться.
Моя рука дрожит, когда я медленно опускаю ее, не желая, чтобы негатив вернулся обратно. Я прочитала инструкцию к лекарству, в которой указано, что его нужно принимать после еды.
Прежде чем пойти на кухню посмотреть, что там есть, я поправляю тряпку у него на лбу.
Сильная рука обхватывает мое запястье и тянет меня обратно на матрас. Боже. Себастьян силен для такого больного человека. Его большой палец поглаживает чувствительную кожу моего запястья, и я сглатываю, когда его глаза медленно открываются. Они ясные, хотя и темные. — Нао…
У меня перехватывает дыхание, когда я слышу свое прозвище из его уст. Боже. Никто не называл меня так с тех пор, как умерла мама. Даже Мио называет меня Онэ-чан, а Кай предпочитает Одзё-сама моему настоящему имени.
— Да? — я пытаюсь контролировать свое дыхание и терплю неудачу.
— Почему ты все еще здесь? — его голос низкий, хриплый и усталый.
— Потому что ты болен.
— Почему сейчас? Почему не семь лет назад, когда я был ранен и лежал в больнице?
— Себастьян…
— Мне нужно знать причину. Скажи мне, почему я так мало значил для тебя, что ты бросила меня по гребаному телефону.
— У тебя жар, просто отдохни, — я пытаюсь вырвать руку, но он крепко сжимает ее и хлопает моей ладонью по своей груди.
Его бешеное сердцебиение заставляет мои губы приоткрыться. — Слышишь это? Это звук моего гребаного сердца с тех пор, как ты вернулась. Потому что сколько бы я ни говорил этому ублюдку, что ты его предала, он ничего не поймет. Заставь его, блядь, понять.