Слезы щиплют мне глаза, когда на них наваливается тяжесть его слов. — Я… не предавала тебя.
— Семь лет, которые я провел без тебя, пока ты была в объятиях другого мужчины, свидетельствуют об обратном.
— Я не…
— Тогда что же это было? Ты занималась сексом с этим ублюдком, Реном, и не хотела встречаться со мной лицом к лицу? Неужели ты действительно так плохо думала обо мне? Что я отшвырну тебя в сторону, потому что ты трахнулась с другим мужчиной, чтобы спасти меня? Во всяком случае, я был бы у тебя в долгу.
— Я не хочу, чтобы ты был у меня в долгу, — я делаю короткую, мучительную паузу. — И у меня никогда не было секса с Реном.
По крайней мере, это я могу ему сказать.
Его густые брови сходятся над потемневшими глазами. — Что, черт возьми, это должно означать?
— Этого никогда не было. Мне удалось уйти, не сделав этого.
Морщина на его лбу становится глубже. — Тогда какого черта ты заставляла меня верить в это все это время? Последний образ тебя, который у меня есть в голове, — это то, что тебя насилуют ради меня. Ты травмированна из-за меня! Тебе нравилось мучить меня и приходить в моих кошмарах оскорбленной и окровавленной?
— Конечно, нет!
— Тогда почему? Скажи мне, почему ты это сделала? Почему ты бросила меня?
— Я просто… хотела, — бормочу я в беспомощной попытке заставить его сменить тему.
— Хотела этого? Я полагаю, ты вышла замуж за Акиру после того, как пообещала мне себя, потому что ты тоже этого хотела? Ты полюбила его после того, как призналась мне в своих фальшивых чувствах, или это было раньше?
— Они никогда не были фальшивыми.
— Заткнись и убирайся нахуй. Я даже не хочу больше смотреть на твое лицо.
Он отбрасывает мою руку и поворачивается на бок, повернувшись ко мне спиной.
Я проглатываю жжение от его слов и встаю. Но я не ухожу, потому что, как бы сильно он меня ни ненавидел, я не ненавижу его.
Никогда этого не делала. Даже когда он причинил мне боль.
Я стою у двери, когда его усталый голос доносится до меня.
— Лучше бы я никогда не встречал тебя. Лучше бы ты никогда не возвращалась.
Я тоже начинаю желать этого.
Я всегда думала, что мы две уникальные детали, которые идеально сочетаются друг с другом, но, возможно, мы насильно впихиваем себя в шаблоны, которые нам не подходят.
Две ошибки не делают одну правильной.
И мы слишком девиантны и запрещены, чтобы когда-либо быть правыми.
Глава 32
СЕБАСТЬЯН
Быть больным — отстой, как сука. Неопытная, которая, кажется, истощает твое терпение, а не твой член.
Я со стоном открываю глаза, затем замираю, вдыхая аромат лилий. Аромат, которого не должно быть в моей постели.
Мне не требуется много времени, чтобы найти источник. Маленькая фигурка прижимается ко мне в позе эмбриона. Ее руки обернуты вокруг полотенца, а длинные ресницы трепещут на раскрасневшихся щеках.
Синие неоновые цифры на часах на прикроватной тумбочке показывают 3:24 утра.
Она осталась.
Мой разум — сплошное пятно событий и эмоций, но я знаю, что сказал какую-то хрень, которая заставила бы любого сбежать. Особенно с ее привычкой уходить, когда она считает нужным.
Я имел в виду каждое из этих слов, и все же я медленно поворачиваюсь, чтобы лечь на бок лицом к ней.
Она на краю матраса, достаточно далеко, чтобы не касаться меня, но ее тепло все еще обволакивает меня.
Это отличается от лихорадки. Ее тепло сильно, смешано с извращенными эмоциями и плотской потребностью.
Неважно, как сильно я ее огрубляю или как долго я ее терплю. Неважно, что я трахал ее в большем количестве поз, чем могу сосчитать, или что я заполнил каждую ее дырочку своей спермой.
В тот момент, когда я кончаю, я всегда в настроении начать все сначала. Чтобы снова трахнуть. Снова владеть ею. Освободить мои испорченные эмоции снова.
Но в том-то и дело. Та часть, которая касается снятия эмоций, никогда не происходит. Во всяком случае, моя ярость чернела каждый раз, когда она выходила из этой гребаной двери.
Возвращаясь к своей жизни.
К своему проклятому мужу.
Я протягиваю руку и убираю прядь ее чернильных волос с лица. Она выглядит такой умиротворенной, когда спит, как фарфоровая кукла.
И так же, как кукла, она хрупкая.
Тем не менее, открытие того факта, что ее никогда не принуждали к сексу с Реном семь лет назад, принесло облегчение, которое я не думал, что когда-нибудь почувствую.
Все это время я не мог перестать думать о жертвах, которые она принесла в то время, или о том, как она дрожала, когда уходила.
Она высоко держала голову, хотя и тряслась от страха. И последним, что я увидел, была ее спина, когда она выходила за дверь.