Эрп кивнул.
— Еще одну раздачу, Эл? Еще одну раздачу, кто еще? — спросил он.
Это не относилось к Раньону и Мизнеру. Первый продолжал следить за игрой и прислушиваться к разговорам, второй заснул, облокотившись на подлокотник дивана. Текс стояла, прислонившись к открытой двери и болтая с Мастерсоном, который пил кофе, а мисс Дуглас собирала на поднос пустые рюмки.
— О’кей, еще одна раздача, — согласился Эл, кивнув.
— На самом деле, парни, я в минусе на пятнадцать тысяч, — сказал Ротштайн. — Я бы не против поиграть еще и попробовать отыграться.
— Черт, только я принялся за дело… — неразборчиво проговорил Джонни заплетающимся языком. — Давайте продолжим.
— Нет, — отчетливо ответил Эрп, крепко держа колоду в правой руке. — Мистер Ротштайн, если вы и Джонни хотите играть вдвоем, пока коровы не сбредутся, пожалуйста. Но сейчас моя игра, и мы играем еще одну раздачу в моей игре, а потом обмениваем жетоны на деньги.
— Это ваша игра, мистер Эрп, — согласился Ротштайн, вежливо кивнув. — Я подчиняюсь.
— Это мой дом! — раздраженно заявил Холидэй и шумно вздохнул. — Ну что ж, раздавай свою последнюю раздачу, старик. А там посмотрим.
Эрп принялся сдавать карты с каменным выражением лица.
Элу пришла пара тузов, и он открылся на сотню. Ротштайн поднял ставку еще на сотню, Холидэй — еще на одну, небрежно, как это обычно бывает в последней раздаче.
Но следующая карта не улучшила раскладу Эла, и он спасовал, передав слово Ротштайну.
— Поскольку это последняя раздача, нельзя ли превысить предел повышения ставки? — вежливо спросил Ротштайн у сдающего.
— Повышай на сколько хочешь, — с ухмылкой произнес Холидэй.
Эрп посмотрел на Эла.
— Мистер Капоне?
— В любом случае, я выхожу, — ответил Эл, бросая карты. — Пусть делают, что им вздумается.
Эрп, который был в игре с первой ставки, кивнул и тоже бросил карты.
— Почему бы не поднять предел до тысячи, мистер Ротштайн?
— Вполне нормально, — согласился Ротштайн и бросил десять голубых жетонов.
Они едва успели брякнуться о стол, как Холидэй бросил еще десять голубых, а потом еще.
— Подымаю еще на штуку, — зачем-то сказал он.
Раньон принялся будить Мизнера, чтобы тот посмотрел на разворачивающуюся драму.
Ротштайн не засмеялся, но улыбнулся, обнажив свои нереально белые резцы. Его глаза были блестящими и живыми, а кожа — тусклой и мертвой.
— Хотите сделать это действительно интересным? — произнес он холодным тоном, так, как еще ни разу не говорил за этим столом.
Холидэй насмешливо хрюкнул.
— Ты меня не напугаешь, Арни. Тебе меня не побить. Так что почему бы тебе не собраться и не поискать подворотню, в которой ты прихватишь какого-нибудь бедного ублюдка, задолжавшего тебе три доллара?
Улыбка Ротштайна растаяла, и его лицо стало холодной, ничего не выражающей маской.
— Я тебя не побью, а? Что же у тебя, мальчик Джонни? Королевский флэш?
— Положи еще тысячу и увидишь.
Жестко глядя на него сверкающими глазами, Ротштайн легким движением залез в карман брюк и достал оттуда самую большую и толстую пачку денег, которую когда-либо видел Эл.
Сняв с нее резиновое кольцо, он принялся пересчитывать сотенные купюры, считая вслух.
Много времени, целая вечность… потому что Ротштайн не остановился, пока не отсчитал сто.
Сто тысяч долларов.
Холидэй нахмурился. У него был такой вид, будто он готов расплакаться.
— У меня нет столько денег. По крайней мере, при себе.
Ротштайн оглядел его и махнул одной рукой, убирая другой оставшуюся пачку денег.
— У тебя есть это заведение, не так ли? И все говорят, что у тебя половина всех запасов выпивки Нью-Йорка.
— Моя выпивка сейчас не в деле, — пробормотал Джонни.
Теневой властитель Манхэттена наклонился вперед, его глаза горели, но тон был вполне рассудительным:
— Значит, если, скажем, ты проиграешь это здание мне — клуб и все прочее, — ты останешься в деле. Ты сможешь поставлять мне выпивку.
— Какая ставка, Ротштайн? — спросил Эрп.
— Уже не «мистер», маршал Эрп? — мерзко улыбнувшись сдающему, поинтересовался Ротштайн. — Джонни сказал, что я могу поставить столько, сколько мне вздумается. Что ж, я ставлю сто тысяч долларов против этого особняка со всем его содержимым. Это честная ставка.
Раньон, который мало что сказал за весь вечер, обратился к Джонни:
— Джонни, я бы не…
— Легко иметь дело с Арнольдом, Джонни, — добавил Мизнер, наклонившись вперед. — Он чудесный человек, но если он сопрет горящий камин, он потом вернется за дымом.