Имола, 1 мая 1994 года. До аварии остается несколько минут.
Уже сидя в кокпите на стартовой прямой, Айртон натянул балаклаву — белый гоночный подшлемник, надел шлем, перчатки. А вот машина оказалась совсем сырой, недоведенной.
Автомобили пошли на круг прогрева — Сенна впереди, за ним Шумахер. Гран-при Сан-Марино начинался.
Наверное, во всем виноват был запрет управляющей электроники накануне сезона-94. Все говорили, что теперь вести машину будет человек, а не компьютер. Если бы все было так просто... «Уильямс-FW16», за руль которого Сенна сел в феврале, оказался нервным, плохо сбалансированным. Когда ведешь его на пределе сцепления, он в любую секунду мог изменить направление движения и вылететь с трассы. Первые две гонки сезона так и закончились, — Айртон оба раза вылетал. А «Бенеттон» Шумахера проходил повороты, словно поезд по рельсам! Надо же, тот самый мальчишка, с которым он, Сенна, всего-то год назад, как кошка с мышью, играл. А теперь Михаэль выиграл две гонки из двух. Он лидер чемпионата мира. Смешно, ей-богу... Но ничего, с Имолы начнется новая жизнь. Здесь — новая точка отсчета. Придется работать еще больше, чтобы сделать «Уильямс» лучшей, самой тщательно сбалансированной машиной чемпионата. Трудно, но возможно...
Красные огни зажглись. Пять секунд. Зеленые. Старт. Сенна первым сорвался с места, а за его спиной заглох двигатель «Бенеттона» Лехто, и в него на полном ходу врезался «Лотос» Лами. Обломки полетели на трассу, на трибуны... Девять человек ранено. Желтые флаги.
Выехал пейс-кар — такую машину всегда выпускают в случае не слишком серьезных происшествий, все должны сбросить скорость, не обгонять.
Пять кругов они так и утюжили асфальт Имолы. Наконец стартовую прямую очистили, раненых увезли. Пейс-кар свернул в боксы. Старт. Сенна по-прежнему первый. Но Шумахер висит метрах в двухстах сзади — вцепился, как клещ, никак не стряхнешь. Сейчас, сейчас, погоди, дружок. А если еще быстрее?
В этот момент профессор Уоткинс, главный врач «Формулы-1», сидевший в «скорой помощи» рядом с трассой, повернулся к своему коллеге: «Черт побери, Марио, здесь в любую минуту может случиться что-то ужасное...» Круг, второй. Айртон на шестой передаче зашел в Тамбурелло — пологий и очень скоростной левый поворот. «Уильямс» чуть тряхнуло, еще раз, на скорости за триста машину сорвало с асфальта и понесло по гравию. «Третий сход подряд! Проклятье! По касательной, не страшно...»
На пути потерявшего управление «Уильямса» не было ни отбойников, ни металлической сетки, ни барьеров из старых покрышек. Автомобиль ударился в бетонную стенку по касательной, сорвал лобовой обтекатель, оторвал правое переднее колесо вместе с подвеской, сточил торец заднего колеса, потерял с него шину и остановился. Профессор Уоткинс был на месте аварии через пару минут. Он сразу понял — все кончено. Сердце еще билось. Но отлетевший при ударе о стену углепластиковый рычаг подвески угодил прямо в стык между шлемом и его прозрачным забралом, раздробив лоб гонщика.
Аппарат «искусственное сердце» отключили через несколько часов, уже вечером, когда консилиум врачей в миланской больнице Маджжоре согласился с Уоткинсом: все кончено. Профессор позвонил Адриане.
«Я ведь знаю, что мой мальчик должен приехать к ужину, — по толстым щекам кухарки катились крупные слезы, она испуганно смотрела на девушку. — Мы договорились, что я пожарю курочку и приготовлю овощи на пару. Ты сделаешь соус для нашего мальчика, Дри? Беку так любит...»
«Он не приедет, Жураси, — тихо ответила Адриана. — Беку умер».
Стефан Белофф
МАЛЬЧИШКА