Мы говорили уже, что открытие, захват и колонизация Латинской Америки – Центральной и Южной – рассматривалось с обеих сторон Алтаря и Трона, Церкви и Государства, как учреждений крепко связанных между собой. На самом деле, уже с самого начала (во времена Александра VI), Святой Престол признал право испанских и португальских королей на Новые Земли, уже открытые и те, которые еще будут открыты, взамен на «патронат». Это обозначало, что монархия приняла на себя как основное обязательство организацию евангелизации туземцев и всех расходов, связанных с ней. Этим договором были связаны также некоторые недостатки, так как во многих случаях он ограничивал свободу деятельности Рима. Но с другой стороны они оказались очень полезны – по крайней мере, до XVIII в., когда в Мадридских и Лиссабонских дворах оказывали влияние идеи «философов» Просвещения и министров масонов, так как Монархия приняла всерьез задачу евангелизации.
В полемиках на темы прошлого, Церковь обвиняется – именно по поводу связи с Государством – «за убийство культуры», которое началось от «приглушения языков», это обозначает, что побежденные должны были говорить языком победителя.
Однако такое обвинение может удивлять всех, кто знает, как это было на самом деле. На эту тему ярко выразился один великий историк и философ истории Арнольд Тоэнбе, не католик, и поэтому сложно подозревать его в необъективности.
Этот знаменитый ученый подчеркивает, что, стремясь до конца и бескорыстно выполнить обещание евангелизации туземцев, тысячи миссионеров – некоторые из которых умерли мученической смертью – по всей Испанской империи (не только в Южной и Центральной Америке, но и на Филиппинах) вместо ожидания, что туземцы изучат испанский язык, сами начали изучать их языки.
И приступили они к этому с такой ревностью и решительностью (как напоминает Тоэнбе), что создали грамматику, орфографию и транскрипцию языков, большинство из которых в это время не имело письменности. В более обширном Вице-Королевстве Перу в Университете в Лиме в 1596 году образована кафедра quechua, «собственного языка» андийских инков. В это же время не могли получить рукоположение те, кто не знал хорошо язык quechua, которому монахи придали письменность. То же самое касалось других языков naltuate, quarani, tarasque…
Это очень интересная вещь. И такая практика происходила не только в Америке, но и во всем мире, повсюду, где осуществлялась миссионерская деятельность католиков.
Большим успехом было преображение неисчислимых и непонятных наречий в письменную форму, а также обеспечение их грамматикой, словарями и литературой (в противоположность английским миссиям, где использовался исключительно английский язык).
Ярким примером может служить Сомали, в которой исключительно разговорный язык получил письменную форму (официально принятый властью после деколонизации), а все это благодаря итальянским францисканцам.
Эти факты, – о которых мы рассказали – должны знать все, которые считают, что имеют какое-либо понятие про эти страны (даже, если в полемиках с 1992 г. их игнорировали).
В последние годы Джорджио Сальвадор, профессор испанского Университета, член Королевской Академии Языков пролил еще больше света на эту проблему. Он доказал, что в 1596 году, Совет по делам индейцев (что-то вроде испанского министерства колонизации) в связи с миссионерской деятельностью (по вопросу, касающемуся местных языков) попросил императора об издании «Указа о испанизации туземцев». Или, говоря по-другому, о создании политики, обязывающей изучение испанского языка. У Совета были на это свои причины, – трудно было управлять огромными территориями, где пользовались таким большим количеством языков. Однако, император, Филипп II, ответил следующим образом: «Принуждение их к отказу от своего языка кажется безответственным: но можно назначить учителей для тех, которые добровольно хотели бы изучать наш язык». Профессор Сальвадор отмечает тоже, что такой ответ был следствием давления монахов, которые были против одного языка, о котором просили политики.
Благодаря этим усилиям, в начале XIX в., когда начался процесс отрыва Испанской Америки от своей Родины-Матери, по всему континенту только 3 млн. человек повседневно разговаривали на испанском языке.
Именно теперь подошло время, чтобы представить неожиданные заключения профессора Сальвадора. «Неожиданные», потому что десятки тех, которые не знают политики Французской революции, и её большого влияния (прежде всего через масонские ложи) на Латинскую Америку, является непонятным, откуда взялись на флагах и народных гербах стран этого континента пятиконечные звезды, треугольники и циркули.
Именно Французская революция разработала систематический план вытеснения местных языков и диалектов, которые считались преградой на пути к народному управлению и единству. Революция выражала сопротивление Ancien Regime , который, в противоположность ей, был королевством – автономией разных культур и не заставлял людей принимать «государственную культуру», лишающую их собственных корней, и отказывался принять точку зрения политиков и интеллектуалов из столицы.
Представители новых Республик Латинской Америки, губернаторами которых почти все время являлись члены масонских лож, были намерены идти за подсказками французских революционеров. Они были сторонниками систематической борьбы с языками индейцев, уничтожили созданную Церковью систему защиты доколумбийских языков. Индейцы, которые не говорили по-испански, вынуждены, были жить за пределами общества. Испанский язык стал обязательным в школах и в армии.
Сальвадор определяет с иронией парадоксальные итоги, и звучат они следующим образом: истинный «культурный империализм» начинается от «новой культуры», которая заменила прежнюю империалистическую католическую Испанию. Именно поэтому она несет ответственность относительно их «убийства культуры», за которую обвиняется Церковь, а нужно обвинять сторону «просвещенных».
Речь идет более, чем о золоте, хотя не о черном, а о желтом. Открытие такого золота было мечтой Христофора Колумба и его покровителей, Фердинанда и Изабеллы – «католических королей». Эта пара, несмотря на свои человеческие слабости, действительно верила в Иисуса, который, будучи богатым, стал нищим, чтобы своей нищетой всех обогатить. Колумб в своем мистицизме (речь о котором была только во время беатификационного процесса) никогда не искал экономической корысти, но религиозной. Он хотел, прежде всего, донести Евангелие другим народам, а также найти в западных Индиях золото, которое помогло бы финансировать новую великую экспедицию, которая позволила бы испанцам пересечь Гибралтарский пролив и захватить мусульманскую Африку, чтобы оттуда продолжить путешествие в Иерусалим и отыскать Святую Гробницу, потерянную 300 лет назад.
Об этой экспедиции он напомнил королям в своем завещании. И даже, если она не была реализована, то в связи с протестантской реформой, которая принесла раскол в Христианское общество. Это его намерение, ранее неизвестное, предполагает преобладание религиозных мотивов перед экономическими и политическими (которые подчеркивает светская история) в подвергаемой критике испанской католической экспансии на восток.
Говорится, что Церковь Латинской Америки «с бедными», но бедные не с Церковью. Миллионы из них перешло и переходит ежедневно в секты, решительно антикатолические, исходящие из США, или, похоже, как в Бразилии – происходящие из анимистических и синкретических культур. Если этот темп перехода из Римской Церкви будет продолжаться, то на континенте, который прежде был «наиболее католическим в мире», протестантизм (в своих «официальных» и фанатических версиях американского фундаментализма) станет большинством. Итак, мы встречаемся с одним из тех катастрофических «результатов пастырского и катехизического богословия», о котором столько раз говорил кардинал Ратцингер. На самом деле, если сделать анализ причины «великого бегства» и то, что было сделано на тех землях конфронтации не только с богословскими схемами, но с действительностью, можно придти к выводу, что религиозная жажда Латинской Америки нацелена в обратную сторону, потому что католическое «предложение» ее не утоляет. Одним словом, человечество «тем более в полном мифов пуэбло» не отождествляется с Церковью, которая так подчеркивает свое активное вовлечение в политику, социальные дела, общественную справедливость, земные блага, что оставила в тени свою основную, религиозную миссию.