Гапон взобрался на стойку, поднял крест, пригласил публику помолиться, а потом заговорил. У него был голос с большим диапазоном. Начав на низких нотах, он быстро перешел на верхние и большую часть речи выкрикивал, как кликуша.
— Я слушал, и все во мне клокотало от бешенства, — рассказывал отец. — «Проклятый Гапон!»— вырвалось у меня в письме, которое я написал в тот день Владимиру Ильичу. Да, проклятый, проклятейший Гапон!
Хотя прямых данных к тому, чтоб считать Гапона агентом охранки, у большевиков не было, но они прекрасно понимали, что полиция недаром позволила Гапону развить его деятельность. Впрочем, кое-какие факты имелись: как раз 9 января освободили из тюрьмы рабочего-большевика Василия Андреевича Шелгунова, и он рассказал товарищам, что к нему в камеру приходил Гапон и вел разговор, от которого явно воняло охранным отделением.
В тот вечер, когда отец услышал от Шелгунова эту историю, он должен был иметь свидание с Гапоном на квартире у Рутенберга — эсера, которого эсеровский ЦК приставил к Гапону. Отцу было поручено попытаться повлиять на Гапона. Он считал такую попытку совершенно безнадежной и протестовал против этого решения, но вынужден был подчиниться.
К его величайшему удовольствию, Гапон на свидание не явился. Дело ограничилось длинной беседой отца с Рутенбергом, который на все лады воспел гениальность и революционность Гапона. Видя бессмысленность спора, отец отмалчивался, ограничиваясь замечаниями вроде того, что он-де вообще скептик, что для того чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. На прощанье он сказал Рутенбергу: «Будущее покажет, кто из нас прав, но я сильно боюсь, что вам предстоит горькое разочарование». Так и случилось: немногим более года спустя выяснилось, что Гапон служит в охранке, и Рутенберг убил его.
Свидание отца с Рутенбергом происходило 7 января. Крупнейшие питерские заводы — Путиловский, Обуховский, Семянниковский — уже бастовали. Тысячные толпы рабочих вышли на улицы. Забастовка становилась всеобщей.
— Я целые дни проводил на собраниях и на явках, — рассказывал отец. — Нужно было спешно организовать агитацию в массах, разоблачать Гапона и вести с ним борьбу. Мы решили двинуть на это дело все силы. Решено было, чтоб наши товарищи в момент шествия находились на улице, но в самом шествии не участвовали, а в случае чего — ввязывались бы в дело, стараясь повернуть движение в наше русло. В ту ночь я пришел на ночевку поздно, но заснуть не мог. Сердце сжималось от тревоги: что-то принесет завтрашний день?
Утром 9 января отец вышел из дому, затемно. Стоял легкий морозец. Вдалеке слышался неясный шум и приглушенный снегом конский топот.
Как секретарь Петербургского комитета партии, отец должен был находиться в этот день на одной из явок неподалеку от Невского, чтоб руководить действиями питерских большевиков.
В первых донесениях из районов, поступивших около девяти часов утра, сообщалось, что рабочие начинают собираться. К одиннадцати часам стало известно, что шествие вот-вот должно выступить. Около полудня прибежал гонец на Нарвского района с сообщением о начавшемся расстреле безоружной толпы. Вскоре поблизости послышались стрельба и орудийные залпы.
Отец не выдержал и бросился на улицу. У Александровского сада и на улицах, прилегающих к Зимнему дворцу, казаки, орудуя пиками и саблями, налетали на толпу; кругом валялись убитые и раненые, на снегу алели пятна крови.
Отец не помнил, сколько времени он провел на улице. Когда он вернулся на явку, его ожидало сообщение, что на Васильевском острове рабочие валят телеграфные столбы и строят баррикады.
«Товарищ Наташа»
Никогда на явках Петербургского комитета не бывало так людно, как в первые недели после 9 января. Со всех районов приходили работники с требованиями оружия для рабочих. На фабриках и заводах рабочие стали собирать деньги на вооружение и сами изготовлять холодное оружие. Было ясно, что необходимо создать специальный орган, который вплотную занялся бы делом боевой технической подготовки вооруженного восстания.
Это дело Петербургский комитет партии поручил моему отцу. Под его руководством была, создана «Боевая группа», на обязанности которой лежали закупка, транспортировка, хранение оружия, снабжение им и военное обучение рабочих боевых дружин. Возглавил эту группу Николай Евгеньевич Буренин (партийная кличка «Герман Федорович»). Кроме него, в ядро «Боевой группы» вошли Софья Марковна Познер («Татьяна Николаевна») и моя мать Феодосия Ильинична Драбкина («товарищ Наташа»).
Мама вместе со мной только что приехала в Питер. Сняв первую попавшуюся комнату и оставив меня на попечение квартирной хозяйки, она чуть ли не побежала по имевшемуся у нее адресу. Оттуда сложным, кружным путем, переходя с явки на явку, она добралась до отца. Когда он предложил ей вступить в «Боевую группу», она бесконечно обрадовалась: именно такая работа открывала перед ней путь к подвигу, о котором она мечтала.