Так, однажды вечером, в депрессии, совершенно отчаявшись, я отправился к коменданту. Я нашел его дома, в кругу семьи; двое маленьких забавных ребятишек ползали на четвереньках под столом.
— Я всё, я больше не могу, — сказал я тихо.
Комендант посмотрел на меня; он все понял с первого взгляда.
— Ты можешь каждый день брать у меня по пол-литра молока. С 500 граммами хлеба и молоком ты продержишься, — сказал он спокойно.
Я не ослышался?
— У меня нет денег платить за молоко, — пробормотал я, заикаясь.
— Отдашь в конце месяца, когда получишь зарплату, — ответил комендант.
Задумавшись, медленно пришел я с бутылкой молока в руках домой, сел на кровать, и мои давно сдерживаемые слезы брызнули из глаз. Меня снова поддержали добрые слова (я вспомнил старую строгую крестьянку из Сталинки), опять загорелась во мне искра надежды. На сердце стало так тепло, внутри меня поднималось чувство благодарности к коменданту, человеку, от которого — как мне казалось — я меньше всего мог ожидать симпатии и сочувствия.
Наши жизненные дороги — коменданта, его дочерей и моя — пересекались еще неоднократно. Спустя годы, когда я работал учителем средней школы одного из районных центров Томской области, в списке учеников оказались, к моему удивлению, Валентина и Соня К., дочки моего коменданта. Валентина стала тогда моей ученицей в классе, где мне было поручено классное руководство. Много лет спустя, когда я уже переехал с женой и детьми в Томск и преподавал несколько дисциплин в школе с углубленным изучением немецкого языка, туда же пришла Валентина в качестве учительницы по биологии и преподавала обоим моим сыновьям. Как причудливо порой сплетаются судьбы!..
Здесь я должен сказать, что в ссылке меня сопровождало не только зло. Злом была система; но люди, жившие в этой системе и не изуродованные ею, были добрыми и отзывчивыми. В Сибири среди моих коллег, знакомых, учеников я нашел много настоящих друзей и сохранил о них лучшие воспоминания.
Опять наступила зима, вторая зима, которую я должен был провести в Новом Васюгане. На работе со своими обязанностями я освоился быстро. В бюро было тихо, если только кисломордый сотрудник администрации и его работники не ссорились. Бухгалтерша, замкнутая женщина средних лет, сидела погруженная в свои книги и время от времени отлучалась по делам в банк.
В начале 1944 года директор дал мне особое поручение: я должен был составить план работы на предстоящую пятилетку. «Каждое предприятие разрабатывает свой пятилетний план, эти планы сначала утверждаются исполнительным комитетом, а затем отправляются в Новосибирск и, наконец, в Москву. Там они обсуждаются, и после этого утверждается план пятилетки для всей страны», — пояснил мне директор. Я попросил проинструктировать меня поточнее, и он добавил: «Ну, ты должен, так сказать, составить проект развития нашего предприятия, ну, лесного хозяйства. обдумать все возможности. увидеть перспективы. ну, ты меня понимаешь...»
Я его понял. Задание было мне как раз по вкусу, и я с жаром принялся за работу. Через два дня план был готов: наше предприятие должно было пережить небывалый подъем! Было предусмотрено производство фанеры и фанерного листа; отходы я предлагал перерабатывать в паркетные дощечки (хотя, по правде сказать, твердой древесины на нашей территории, кроме худосочных березок, не было) и даже опилкам нашел применение — их можно было использовать в производстве деревянных блоков для настила бесшовных полов. (При составлении плана моделью мне служила квартира в Черновице: в комнатах у нас были паркетные полы, а в кухне — красноватый пол, выложенный из деревянных блоков.) Я отказался лишь от сооружения бумажной фабрики — у меня были на то веские причины. Несколько диаграмм придали моему опусу солидный вид.
Директор был явно впечатлен столь крупномасштабным планом пятилетки, и в исполнительном комитете мои потемкинские деревни понравились всем настолько, что через несколько дней я получил заманчивое предложение. «За определенные правонарушения бухгалтерша вскоре будет привлечена к ответственности», — поведал мне директор в ее отсутствие, и я мог бы занять это освобождающееся место. Бухгалтеры в то время пользовались большим уважением и получали неплохую зарплату. Маленький чертик опять пытался ввести меня в искушение, но на этот раз я не позволил себя соблазнить. «Я ничего в этом не понимаю», — отнекивался я, и хоть директор пытался меня уговаривать («Да это же совсем просто: все, что от тебя требуется, — это записывать доход и расход»), я был непреклонен. Латышка еще до лета работала в бюро, о ее дальнейшей судьбе мне ничего не известно.