Зазвонил чей-то сотовый, и я обернулся на Карину:
- Твой ожил?
Но сотовый достала Дарина, бросила взгляд на дисплей, а потом ответила, прикрываясь ладонью и отворачиваясь к окну, а я понял, что невольно прислушиваюсь. Ничто так не возбуждает любопытство, как чье-то резкое желание что-то скрыть. Тут же возникает маниакально-навязчивая идея узнать все и немедленно, чертовски ненавидел что-то не знать. А мне казалось, я о ней знаю все. Я ошибался.
- Да. Все хорошо, Ромео, домой едем. Макс помог. Нет, не надо. Завтра поговорим. О нет, я не люблю долги. Возвращать потом надо. Что я люблю? Я люблю, когда должны мне, - усмехнулась, как-то совсем по-взрослому, и я сильнее сжал руль – неужели мелкая флиртует? Да! Еще как, бл**ь, флиртует. Умело. Все же три года – это совсем не мало. Особенно в этом возрасте.
Посмотрела на меня вдруг и снова отвернулась к окну, отодвигаясь подальше и прижимаясь к стеклу, платье чуть приподнялось, и я понял, что уже несколько секунд пялюсь на ее ногу – нет, не колготки, а чулки. Снова на дорогу, отвлекаясь мыслями о брате и о том, как потом быстрее добраться до СИЗО и кто в такую рань может посодействовать встрече.
Резинка на чулках такая же кружевная, и над ней кусочек кожи. Твою ж мать!
- Ну я же на машине, я и сама могу. Хорошо. Заезжай. Черт с тобой. Ром, четыре утра, ты гонишь? Спи давай. К восьми. Да, точно все в порядке, спасибо, что предложил помощь. Проснусь… не надо звонить. Я, бывает, сутками не сплю.
Не спит. Это я точно знал. По двадцать четыре часа может не спать, а потом впадает в спячку, если я дома. Как сейчас - не знаю. Увидел, как она прикрыла глаза и усмехнулся – значит, бойфренд у нас есть. Возможно, она с ним трахается. Не возможно, а скорее всего. Сколько ей уже? Девятнадцать? Ну да, из детского возраста вышла. Внутри опять появлялась какая-то злость, и я не мог понять, что это. Когда Дарина отключилась, не удержался, спросил:
- Это кто у тебя такой заботливый в четыре часа ночи?
- Тебе какая разница? Хочешь, чтоб я исповедалась? – волосы опять поправила и сотовый в сумку сунула, а я сильнее руль сжал, от дикого желания выхватить у нее аппарат и посмотреть, кто ей, звонил свело скулы. Я что, ревную? Три года не видел, а сейчас вдруг ревность? Бреееед. Я просто устал, и их выходка меня доконала. Поэтому злой, как черт.
- Исповедаться? – я вздернул бровь, врубая музыку погромче, - Ну давай – мы слушаем. Начинай.
- У Дашки поклонник настойчивый, по нему весь универ сохнет, а она им вертит, как хочет, - Карина усмехнулась, а Дашка продолжала в окно смотреть. - Это ж Дашка, ей вкусно им голову морочить и доводить до белого каления. Ментааал, да, Даш?
- Даже так? – я поджал губы деланно-восхищенно кивая головой. - И что за поклонник? А, мелкая? С кем и во что играемся?
- Да так, один. Сын прокурора, то цветы ей шлет, то на тачках разных за ней приезжает.
- Карина, это никому не интересно. Сменим тему. Он устал с дороги, спать, наверное, хочет, а ты ему о моих поклонниках рассказываешь. У взрослого дяди Максима есть более важные заботы.
- Ну почему? Мне очень интересно. Только я думал исповедоваться будешь ты, - я не заметил, как прибавил скорости и челюсти сжал сильнее.
- Не буду. Умирай от любопытства, - сказала Дарина. - А можешь еще раз так? – спросила неожиданно.
- Как так? – я не понял.
- Вот как ты по рулю пальцами. У тебя руки красивые, и жест получился такоооой, - она глаза закатила, а у меня встал. Вот так просто. Унесло мгновенно. Тройная ярость на себя, на реакцию и на то, что понимаю, что сучка малолетняя провоцирует, и у нее, черт бы ее подрал, получилось. А может, она и не хотела… Хотя, черта с два. Хотела. Вижу по покрасневшим щекам. Нервно сглотнула от понимания, что получилось.
- Какой? - я посмотрел ей в глаза.
- Ты сам знаешь, - улыбка пропала, и ее зрачки чуть расширились, а я понял, что тоже нервничаю. Охренеть! Снова смотрю на дорогу, думая о том, что после следственного позвоню кому-то из своих многочисленных знакомых и оттрахаю. Или шлюху сниму, и тогда по полной, как я люблю. С криками, синяками и болью. Мне это надо. Напряжение в последнее время шкалит слишком.
- Так ты ради тачек всяких и цветов, или великая и светлая первая любовь? - я зарулил с центральной улицы в переулок.
- Великая и светлая, - отрезала она и что-то в сотовом написала. Переписываются. Не хочет при нас разговаривать.
- Замуж не зовет? – съязвил я все еще испытывая желание отобрать у нее сотовый.
- Ты старомодный, Макс. Возраст, видать. Замуж зовут только идиоты или те, кто развлекаться не умеет. – Когда она успела такой наглой стать?
- Возраст? – засмеялся, - Замуж зовут по другим причинам, мелкая, просто именно в твоем возрасте «дурнадцать» этого не понимают. Ценности другие. Ну и, значит, не великая и не светлая.
- А ты в этом много понимаешь?
- Читал где-то, - обжег губы фильтром и вышвырнул в окно окурок.
Дарина наконец-то посмотрела на меня, и я на секунду потерялся. Доли мгновений полной прострации. Слишком глубоко в ее глазах, и я не понимал, что в них. Раньше читал её взгляд, а сейчас - черта с два. На меня так не смотрели. Никто и никогда. Она была для меня слишком нечитабельной, эта малолетка со взрослым взглядом. То, что я там видел, не могло быть правдой. Я в такую херню не верю.
- Когда позовет, я обязательно тебе расскажу, если все еще будет интересно, Макс, - дерзит, а в зрачках мое отражение подрагивает. Улыбнулась, а у меня появилось стойкое желание свернуть ей шею. Слишком навязчивое. Маленькая сучка, а ведь чувствует, что на эмоции вывела. Я и сам почувствовал, как кровь носится по венам и внутри это паршивое ощущение, и пока не понимаю, что мне это не нравится. Настолько не нравится, что хочется высадить ее из машины, а она на сиденье откинулась, и платье слегка с плеча сползло, смотрю и понимаю, как от желания еще раз почувствовать, как пахнет ее кожа и волосы, скулы свело. Мне ее дико не хватало первые пару месяцев. Сам себе в этом не признавался, а бывало, в той комнате часами у двери стоял и на постель смотрел по ночам. Привык возвращаться и сразу к ней – проверить, спит ли в кровати.
К дому приехали, и я напомнил Карине, что задницу надеру если хоть еще одна подобная выходка будет, а она спросила, надолго ли я к ним.
- Надолго. Так что терпеть придется. Сейчас поеду с отцом твоим разруливать, а потом домой. Спааать. Я из-за вас сутки не спал.
Повернулся к Дарине:
- Поклоннику привет передай и скажи, обидит - кастрирую нахрен. Поняла?
Она кивнула, а когда из машины выходила вдруг за руку схватила.
- Спасибо.
Я взгляд на ее пальцы перевел, а потом снова в глаза посмотрел. Они и раньше были такими влажными и огромными или это меня сейчас куда-то уносит?
- За кастрацию? – криво усмехнулся, а она не улыбалась.
- Нет, за Карину, - а потом вдруг подошла вплотную и тихо прибавила, - а в мою личную жизнь не лезь. Ты для меня никто.
- Да я и не стремлюсь стать кем-то, - пожал плечами, а внутри где-то опять возникло желание сжать её шею пальцами и сильно сдавить.
- А ты и не умеешь кем-то быть. Зачем тебе кто-то, кроме самого себя-любимого?
Мы замолчали, она в глаза смотрит. Нагло. Не отводит взгляд. И я все же не выдержал - помаду пальцами размазал по ее губам, вытирая, а она и слова не сказала. Разозлился. Вытер уже ладонью.
- Не идет тебе, - прорычал, не отрывая взгляда от ее глаз. - Не играй со змеей в «кто кого пересмотрит», девочка. Ты меня совсем не знаешь.
- Ты не дал себя узнать, - она разжала пальцы, и теперь уже я перехватил ее запястье.
- Меньше знаешь – дольше радуешься жизни, мелкая. Много знать опасно для здоровья, - зажал пальцем пульс, чувствуя, как он участился, - психического здоровья маленьких наивных девочек.
- Ты меня недооцениваешь или льстишь себе, - выдернула руку.
- Дашка! Ну что вы там застряли?
Нет, девочка. Я оценил. А для тебя было бы лучше, чтоб я вообще тебя никак не оценивал. Она пошла к дому, а я проследил взглядом за плавной походкой, покачивающимися бедрами и темными волосами, опускающимися ниже поясницы. Девочка выросла, и девочка меня нервировала. Я больше не могу думать о ней, как о ребенке. Она далеко не ребенок и демонстративно вызывающе дала мне это сегодня понять. Только если я позволю себе начать этот раунд – она не выиграет, а мне эта победа удовольствия не принесет. Зверь, который живет внутри меня и привык к особым развлечениям с добычей, не пощадит ни ее, ни меня. А мне не хотелось ломать и заводить за ту черту, где я сам переставал чувствовать себя человеком. Где я себя боялся.