Выбрать главу

И снова вышло как в Барнстепле. Не будь с ним Льюиса, он бы убежал. Эффект неожиданности и расстояние были ему на руку. Эйвери сидел в пятидесяти футах от него. Пока тот поднялся бы на ноги и пустился в погоню, Стивен был бы уже далеко. Бегать он умел, а страх, без сомнения, придал бы сил.

Но Льюис? Льюис жевал бутерброд. Если сейчас заорать: «Льюис, беги!» — и самому пуститься наутек, Льюис растеряется и с места не сдвинется. А если даже и побежит, то не подозревая, что убегает от верной смерти. Зато Эйвери тут же поймет, что Стивен узнал его.

Его Эйвери, может, и не догонит, а вот Льюиса — наверняка.

Стивен не мог оставить друга в лапах маньяка.

Стивена затрясло от ощущения собственной вины. Как мог он быть таким идиотом? Он расставил ловушку для Эйвери и попался в нее сам. Теперь он несет ответственность за жизнь Льюиса — и за свою собственную.

Нет, бежать нельзя.

Стивен заставил ноги двигаться, руку — протянуться навстречу, губы — пробормотать «спасибо», самого себя — взять бутерброд у человека, который, теперь уже вне всякого сомнения, планировал вот-вот лишить его жизни.

38

Бутерброд был с сыром и помидором. Откусив, Стивен скривился, но, чтобы не провоцировать Эйвери, заставил себя проглотить.

Льюис сдал позиции и снова принялся за еду. Он рассказывал Эйвери о плато — удачно опуская то, в чем был не уверен, — а Эйвери слушал, кивал и задавал соответствующие вопросы.

Стивен чувствовал, как Льюис весь раздувается от внимания Эйвери. От той легкости, с какой Эйвери заставил Льюиса расслабиться и раскрыться, у Стивена заныло в животе.

В голове мельтешила всякая всячина: отметки шариковой ручкой на карте; космическая станция в мрачной голубой комнате; запах земли, ее вкус; зуб, покачивающийся в овечьей челюсти; изматывающий бег по плато; мальчишеские ноги в окошке белого фургона; бабушка, навсегда застывшая у окна.

И этот последний образ прекратил бешеный круговорот мыслей. Бабушка ждет Билли — но она ждет и его, Стивена. Он так хотел положить конец ее страданиям, но получилось только хуже. Сейчас Арнольд Эйвери убьет его, и бабушка будет ждать их обоих до скончания века, и мама тоже превратится в бабушку и застынет у окна, не прекращая ждать его даже после того, как бабушки не станет.

А как же Дэйви? Дэйви не привык быть один, но он останется один, ведь никому больше не будет до него дела. Все, кто любил его, покинут этот мир — или даже хуже.

Стивену стало нехорошо.

Идиот. Какой же он идиот! Дебил. Дебильный идиот.

Дебильный идиот — это все равно сказано слишком слабо, но других слов не придумывалось. Вообразил, что у него все получится! Такого идиота не жалко убить! Но что будет с бабушкой, с мамой, с Дэйви, с Льюисом…

Он вдруг вспомнил, для чего пришел сюда. Зачем заварил всю эту кашу. И почему не может уйти.

Его передернуло. Правда была невыносима.

— Холодно?

Стивен вздрогнул, услышав голос Эйвери, и осознал, что дрожит.

— Да.

Пальцы так стиснули бутерброд, что прошли сквозь хлеб и ненавистный помидор.

— Дать тебе джемпер?

Стивен заметил, что бледно-зеленый свитер одного цвета со странными блеклыми глазами Эйвери. Теми глазами, в которые смотрел Билли, когда его убивали.

У Стивена перехватило горло, и лишь со второй попытки он смог выдавить:

— Нет.

Эйвери равнодушно оглядел его, и Стивен уставился на свой раздавленный бутерброд, чувствуя, как под пристальным взглядом Эйвери у него начинают гореть щеки.

Краем глаза он видел, как правая рука Эйвери высвободилась из свитера и потянулась к нему. Стивен почувствовал, что покрывается гусиной кожей, ощутив палец Эйвери на своей щеке.

— Испачкался маслом.

У Стивена закрутило в животе, он рыгнул и вспомнил, что ел помидор.

Вспомнил трусики Ясмин Грегори.

Вспомнил, как в газете писали про «выделения», которые раздражали Арнольда Эйвери сильней всего.

Чувствуя легкую тошноту, Стивен все же собрался с силами и снова откусил от бутерброда.

Эйвери отдернул руку и быстрым розовым языком слизнул масло с указательного пальца.

— А что у вас с рукой?

Льюис уставился на кровь на порванном рукаве Эйвери. Эйвери покосился на него и снова проклял себя за неосторожность. Чем он думал? Вдруг навалилась усталость, закружилась голова. Крови он потерял немного, но руку подергивало сильнее, чем вчера, — наверное, попала инфекция. Как же не повезло, черт возьми. Именно тогда, когда ему надо — позарез — быть в лучшей форме, как морально, так и физически. А теперь конопатый мальчишка так и пялился — пока что с любопытством, но Эйвери знал: от любопытства лишь один шаг к подозрению, к страху, к бегству.