Владимир Михайлов
Черные Журавли
1
Пространство было бесконечно.
Обманчиво представляясь наивному глазу пустотой, на деле оно кипело сгустками, разрежениями и завихрениями полей, незримо изгибалось вблизи звезд и облегченно распрямлялось вдалеке от них, подобно течению, минующему острова. В этой вечно изменчивой бескрайности корабль становился неуловимым.
Вытянутый и легкий, окрыленный выброшенными далеко в стороны кружевными конструкциями, он вспархивал – летучая рыба мироздания – над грозными валами гравитационных штормов, способных раздробить его, швырнув на невидимые рифы запретных ускорений. Он тормозился и разгонялся вновь, он окутывался облаком защитных полей – уходил, ускользал, увертывался – и продолжал свой путь, и его кристаллическая чешуя тускло отблескивала в рассеянном свете звезд.
Впрочем, пространство нередко бывало спокойным. Внутри же корабля покой царил почти всегда. Даже когда машина пробивалась сквозь внешний рукав субгалактического гамматечения, и стрелки приборов гнулись на ограничителях, словно пытаясь вырваться из тесных коробок и спастись бегством, а стремительные токи, перебивая друг друга, колотились в блестящих артериях автоматов, – даже в эти часы в рубке, салоне и каюте было тихо и уютно. Желтые и зеленые стены отбрасывали мягкий свет, а голубой потолок излучал веселое спокойствие. Такое спокойствие вошло в уверенную привычку двух человек, населявших корабль, потому что младший из них вряд ли догадывался, чем угрожали здесь бури, старший же представлял все очень хорошо, а спокойствие дается только одним из этих полюсов знания.
Казалось, была тишина. Приглушенный аккорд, слагавшийся из голосов множества приборов и аппаратов, которые обладали каждый своим тембром и высотой, более уже не воспринимался притерпевшимся слухом. Он проникал в сознание, лишь когда раздавался фальшивый звук, означавший внезапное изменение режима. Чаще всего такое изменение бывает связано с опасностью.
2
Один из приборов оборвал вдруг свое бесконечное «ля».
Он умолк, словно у него кончилось дыхание. Затем начал снова; но на этот раз вместо протяжной песни из узкой прорези фонатора просыпалась горсть коротких, рубленых сигналов. Как если бы прибору надоело петь, и он решил заговорить, еще не умея произносить слова. Торопливые звуки катились по рубке, из-за своей необычности сразу становясь слышимыми. Они набирали высоту и через несколько секунд уже достигли верхнего «до».
Эти несколько секунд были наполнены движением.
Сидевший в удобном кресле за ходовым пультом старший из двоих, казалось, дремал. Но реакция у него была великолепной. Младшему события вспоминались потом в такой последовательности: сначала капитан пригнулся, мгновенно став похожим на подобравшуюся перед взлетом хищную птицу – даже крылья, почудилось, шевельнулись за спиной, – и лишь в следующий миг раздался дробный сигнал. На самом деле, конечно, все произошло наоборот; но сделалось это так быстро, что немудрено было перепутать.
Еще через долю секунды, словно стремясь обогнать все более частую дробь, старший резко повернулся в сторону. Вращающееся кресло под ним коротко проворчало. Капитан сделал неуловимо быстрое движение. Дверцы высокого шкафа, лицом к которому он сидел теперь, беззвучно распахнулись. За ними оказался экран и усеянная переключателями панель. Младший видел этот пульт впервые.
Руки капитана метнулись к пульту. Он не смотрел на пальцы, как не смотрит на них пианист. Пальцы жили сами. Похоже, каждый из них обладал собственным зрением и действовал независимо от других. Что они делали, понять было невозможно: пальцы шарили в гуще переключателей, и соприкосновение их с каждой кнопкой или тумблером было столь кратким, что взгляд младшего не поспевал за ними; длинные, сухие – они исчезали, чтобы вновь возникнуть в другом месте пульта.
Вспыхнул экран над новым пультом, и еще несколько, раньше тускло серевших на переборке. В разладившийся аккорд вплелись новые звуки; тембр их был неприятен. По кораблю волной прошла характерная дрожь: включились дельта-генераторы. Зажглись индикаторы; их свет, сначала тускло-кровавый, быстро усиливался, как если бы за круглыми стеклышками разгоралось жаркое пламя, и вскоре стал ярко-оранжевым, яростным и веселым. На обзорных экранах можно было заметить, как за бортом, дрогнув, медленно повернулись решетчатые шары, далеко разнесенные на концах ферм. Еще что-то защелкало; блестящие титановые цилиндры поднялись с боков пульта и остановились, подрагивая, а в круглом окошке ниже экрана тронулся и завертелся, все убыстряя вращение, небольшой черный диск, издававший низкое, едва доступное слуху гудение. За это время младший, придя в себя, успел только раскрыть рот, чтобы задать естественный вопрос. Но старший, по-видимому, и впрямь обретя способность предугадывать события, в тот же миг, не оборачиваясь, прошипел: «Тише!» – и младший осторожно, миллиметр за миллиметром, сомкнул челюсти, словно боясь стукнуть зубами. Капитан же, моментально забыв о своем спутнике, снова впился взглядом в мерцающий круг экрана. Правая ладонь его лежала на большой красной рукоятке, и вены проросли под кожей, как если бы сжимать эту рукоятку было непосильным трудом.