Филлип приложил палец ко лбу:
— И чтобы на него ссылались, мол, «мне сказали», он тоже не хотел. Этот парень был повернут на правилах.
— Думаю, это у них в культуре, — многозначительно проговорил Фаиз. Его мать была японка — миниатюрная, не знающая улыбки женщина. — Вполне логично.
— Но разрешение-то у нас есть. Верно? — спросила Талия, на мгновение сбившись с пафосного тона девочки-отличницы.
— Ага. Разрешение есть. Насчет этого не волнуйтесь. — Филлип потер ладонью затылок. — Ну, типа того. У нас есть разрешение зайти на участок и разместиться там. А особняк… вроде дополнительного бонуса.
— О’кей. То есть, как это место называется, мы не знаем. — Фаиз принялся загибать пальцы, подсчитывая огрехи Филлипа. — Разрешения здесь находиться у нас, по сути, нет. Но есть бухло, жратва, спальники и юный задор, велящий творить всякую тупую хрень…
— И сильное желание послушать хорошую страшилку о привидениях, — сказала Талия. Заходящее солнце красиво играло на ее коже, покрывая ее позолотой. — Какая у этого особняка история?
— Не знаю, — ответил Филлип знакомым мне мелодично-тягучим голосом койота, который врет о том, куда спрятал солнце. — Но поговаривают, что когда-то здесь должны были справлять роскошную свадьбу. К несчастью, жених не приехал. Он умер в дороге.
— Если ты умрешь, — сказала Талия, ущипнув Фаиза за складку на боку, — я вместо тебя выйду замуж за Филлипа. Просто чтобы ты знал.
Филлип улыбнулся на это заявление так, словно уже слышал его десять раз от десяти тысяч других женщин, и знал, что говорили они чистую правду, и, если бы не узы братства, эти обещания давно претворились бы в жизнь. Фаиз улыбнулся в ответ, и я была единственной, кто заметил, что до глаз его улыбка не добралась.
— Кажется, закон запрещает выходить замуж за своего духовника, — непринужденнейшим тоном заметил Фаиз. — Но если тебе понадобится замена, советую выбрать Кошку.
— Фу, — сказала я. — Она не в моем вкусе.
— Я лучше умру старой девой. Без обид, — сказала Талия.
— Никаких обид.
— В общем, — продолжил Филлип, откашлявшись, — невеста приняла случившееся как должное и велела гостям похоронить ее под домом.
— Живой? — прошептала я.
Я представила, как девушка прижимает ладони ко рту, глотает воздух, а потом пыль, как ее волосы и подол свадебного платья становятся тяжелее с каждой новой падающей сверху пригоршней земли.
— Живой, — ответил Филлип. — Она сказала, что обещала жениху ждать его, и она будет ждать. Благодаря ей дом будет стоять, пока его дух наконец не явится.
Молчание заполнило особняк и наши рты.
— И с тех пор каждый год в стенах этого дома заживо хоронили девушку, — сказал Филлип.
— За каким хреном, — произнес потрясенный этим сообщением Фаиз, — им это понадобилось?
— Потому что под землей становится одиноко, — продолжал Филлип, а я меж тем вжимала язык в нёбо. — Откуда, по-вашему, столько историй о призраках, которые пытаются довести людей до самоубийства? Они там скучают по товарищам, человеческому теплу. Неважно, сколько тел лежит в земле вместе с ними. Это не то. Мертвецы скучают по солнцу. А внизу темно.
— Это… — Талия провела рукой по плечу Фаиза жестом, явственно говорящим: «Все поняли? Это моя собственность!», ее глаза — блестящие, недобрые — встретились с моими.
В эту секунду мне ужасно хотелось в очередной раз довести до ее сведения: прошлое покоится под такой горой ошибок, что вновь сойтись нас с Фаизом не заставит даже запас виски, достаточный для затопления Нового Орлеана. Но суть была не в этом.
— Реально адская жесть, — договорила Талия.
— Все будет хорошо! Свежерукоположенный священнослужитель не даст вас в обиду! — Филлип со смехом стукнул себя кулаком в грудь.
Талия в ответ немедленно поцеловала Фаиза. Тот, в свою очередь, притянул ее пальцы ко рту и обласкал губами каждую костяшку.
Я стояла, уставившись на устилающие пол соломенные матрасы, и невольно внутренне содрогалась. Меня внезапно ошеломил мучительный вопрос: сколько же мертвых и расчлененных женщин сложены внутри этих стен и под этими полами, меж поддерживающих этот потолок стропил и мощных перекладин, едва различимых в темноте?
Обычай требовал, чтобы жертв хоронили живыми, во время совершения обряда они могли дышать и молить о пощаде, их погребальные одеяния оскверняли дерьмо, моча и прочие жидкости, испускаемые охваченным агонией телом. Я никак не могла выкинуть из головы мысль о неимоверно практичном семействе, сообразившем, что там, где сгниет дерево, кость останется целой, и велевшем строителям укладывать девушек, как кирпичи. Руки сюда, ноги туда, гирлянда черепов вплетается в костяк дома — страховка на будущее, когда традиционные архитектурные ухищрения окажутся бессильны. Почему бы и нет? Девушкам еще долго нести свою службу. А когда эти двери распахнутся, внутрь хлынет толпа свадебных гостей и начнется церемония, современной цивилизации придет конец.