А Тахир только теперь вспомнил, что гранатомет вышибет окна и на первом этаже. Побежал ко входу. Нашел кумулятивный заряд, чуть не с трех метров всадил его в оконце кухни. От взрыва навстречу ахнуло облако огня, облизав лицо и одежду, едва успел зажмуриться. Загорелись седые остатки волос, ворот куртки, он на миг нырнул по пояс в сугроб, выскочил и ласточкой, прижимая к животу автомат, нырнул в дымящуюся оконную дыру.
Сильно ударился головой о кухонный шкаф, лопнули под натиском его черепа стружечные плиты мебели, еще не пришел в себя, а уже бежал по коридорчику, по лестнице, распахнул дверь в спальню, выставив ствол и сразу прижавшись к стене.
Здесь полыхала постель и всякое тряпье, едкий дым мешал хоть что-то рассмотреть, с изодранного потолка сыпалась горящая стружка.
— Марина! Крикни! Марина!
Какое-то детское хнычущее бульканье разобрал, бросился под кровать, — там она лежала, голая, вся в крови, забилась к стене, прижимая зачем-то к животу сумку.
— Где он? — крикнул, вытаскивая ее за ногу.
Она отбивалась, лишь оказавшись лицом к лицу, вдруг узнала его, успокоилась, приникла.
— Где Альпинист?
— В окно, в окно выскочил…
— Ты ранена?
— Не знаю… нет, наверно, от взрыва оцарапало… а он сверху, его кровь лилась…
— Я за ним. Если сможешь, туши дом. Если не успеешь, хватай одежду, мой рюкзак и наружу. Жди у дома. Поняла? Не сгоришь?
Присмотрелся и понял, что не соображает пока его Марина. Лихорадочно сам натянул на голое ее тело штаны, накинул подпаленную куртку, стащил вниз. Схватил на кухне два огнетушителя, взбежал в спальню (автомат болтался на шее) и выпустил оба агрегата в дыру на чердак, где была главная опасность. Дым повалил чудовищный, комната в секунду стала адским закоулком. Уже кашляя, хрипя и жмуря слезящиеся глаза, полоснул остатками пены по комнате, по углам, где тлели тряпки на осыпавшейся стружке, выскочил, пробежал вниз. Отдал Марине прихваченный «интерармс» и две гранаты, поставил предохранитель в боевое положение.
— Сиди здесь. Когда оклемаешься, зажми лицо тряпкой и выйди посмотреть, горит или нет. Все, прощай. Я за ним…
Поцеловал и выскочил наружу.
Глава 6
МЕРТВАЯ ТУРБАЗА
(Окончание)
Громыхая гусеницами по щебенке, на нижнюю площадку турбазы «Алма-Тау» вползали два огромных Т-72. На спортплощадке уже застыло несколько вертолетов с крокодильими хищными профилями. Сновали во всех направлениях солдаты в полном боевом облачении. Умелый БТР вполз на верхнюю площадку, почти уткнулся в бревенчатый корпус, башенка с пушкой и спаренным пулеметом повертелась, отыскивая на горных склонах ведомую лишь ей точку прицела.
Третий вертолет громыхал в метре над плацем, не решаясь приземлиться на хилые плитки бетона, — вихри, им поднятые, распустили хвосты смерчей по всей турбазе.
Матерились солдаты и офицеры, вынужденные стоять или пробегать неподалеку, прятали лица от снежной секущей пыли.
— Ну на хрена танки-то ему? — заорал в ярости Пабст близстоящему офицеру. — Танки-то на хрена здесь?
Молоденький казах-лейтенант стушевался, пожал плечами: мол, не в состоянии судить о старших по званию. А пожилой тертый и равнодушный майор обронил:
— Бекболат Амиртахович танки всегда любил. Он хоть куда — в пустыню, или в город, или в горы с танками едет. Джигит на коне, а Коршун на танках.
Борис обреченно отмахнулся, пошел к только что подлетевшему вертолету. Вид у него был болезненный и нервный (он двое суток просидел в машине, в снежном заносе, голодал и температурил, — а если бы вовремя не вытащили, то и замерз бы, горючее было на исходе).
От вертолета к нему бежали взъерошенные, без шлемов, летчики:
— Товарищ полковник, дымы, сейчас подлетали и видели!
— Где? — заорал им.
— Там, по карте объект «Е», туда же вроде и лететь должны.
— Значит, пора начинать. Черт, где генерал! Живо бегите в радиорубку, приказ от меня — объявить боевую тревогу. И скажите тем хмырям, чтоб либо садились, либо улетали. Хватит им тут грохотать на весу! Живо!
В это время из танка выполз Бекболат Амиртахович, с трудом протиснувшись в командирский люк. Пошатываясь, сделал первые шаги, с наслаждением оглядел и танк, и всю кутерьму на турбазе, — ноздри его, как у полковой кобылы, с наслаждением вбирали ароматы боевой ситуации. Подлетел Пабст, отрапортовал, доложил о дыме и объявлении боевой тревоги. Коршун согласно кивал.