Дамы отправились в дом, Тахир загнал автомобиль в подземный гараж, не спеша пошел за ними, оглядываясь и прислушиваясь к ощущениям. Но сюрпризов не намечалось. Разве что очень удивился, войдя в квартиру, — дамам оказалось все еще мало, и они «догонялись», не дождавшись даже его, бутылкой французского шампанского из запасов Тахира.
— Тахир, нам сегодня один продюсер рассказывал об эстрадных нравах. Такие дела, такой ужас! В попсе крутят огромные деньги, все мафиозные, а никого за задницу не берут! — вдруг решила посетовать Марина.
— А зачем? — удивился в свою очередь Тахир. — Пусть лучше поют, девчонок радуют, вообще радость доставляют. Лучше будет, если эти деньги в оружие или в наркотики вложат? Да и певцам и группам где деньги брать, скажи? У Росконцерта?
— Я с вами не согласна, — заявила Ляля. — Там не только деньги, там и нравы уголовные. Разборки, наезды, унижения, особенно для девушек, кабальные условия и правила.
— Меня, честно говоря, это не интересует, — отмахнулся Тахир, сел в кресло, плеснул себе «кока-колы» из двухлитрового баллона.
— А почему? Вы, если я правильно поняла, представитель каких-то там силовых структур? Мне так и кажется, что сейчас там всем наплевать на прямые свои дела, — не унималась Ляля.
— Побыл и представителем, — кивнул Тахир. — Теперь ушел туда, где поспокойней, в частное агентство. Там и заработки, и даже поинтересней.
— Правда? — Марина очень удивилась. — А почему я ничего не знаю?
— Зачем это тебе? Я же говорил много раз, женушка, что работа и дом для меня — вещи непересекающиеся. Я из Азии, и мой отец никогда дома не говорил о работе, потому что отдыхал дома, о детях говорил, о планах семьи, деньги матери на хозяйство давал, любил нас. Я до сих пор смутно представляю, чем он занимается. Вот так надо.
— Во чешет, да! — обернулась сердитая Марина к Ляле. — Главное, мы оба родом из Алма-Аты, и ничего подобного я там не наблюдала. Вполне европейские нравы, точнее, советские: мужики пьют, жены их ругают и колотят, футбол у телека по вечерам и мечты о пикничке с приятелями на Капчагае.
Дамы непрерывно прихлебывали шампанское. Тахир не хотел ни разговаривать, ни пить, — усталость навалились, как объятия большой хищной птицы. Извинился, вышел в ванную. Принял душ, вымыл голову, переоделся в домашнее. Когда вернулся в гостиную, Марина спала на диване, на столе лежал опрокинутый ее бокал в лужице напитка. Ляля сидела в кресле, грустно поглядывая на спасовавшую подружку.
Он поднял жену на руки, пронес в спальню. Платье, скользкое, прилипшее к телу, как змеиная кожа, снять не смог, а Марина просыпаться не желала. Лишь хныкала и крепко прижималась к нему во сне. Тахир рад бы был улечься тут с ней, повеселиться, — но с пьяной иметь дел не мог, противно, может быть, давно уже такой зарок дал. А между тем, они не спали вместе уже около месяца. И никто ему не подвернулся (Тахир иногда спал с проститутками, дорогими, бывали и случайные интрижки, но в последнее время хватало других, насущных забот). Вернулся к гостье.
Ляля, беззаботно улыбаясь, показала опустевшую бутылку:
— У вас коньяка не найдется? — спросила жалобно. — От шампанского голова болит, лишь из-за Маринки решилась пить.
Он достал из бара «Белый аист», подозревал, что гостья скривится. Ляля же внимательно изучила этикетку — коньяк был старый, советского доперестроечного разлива и десятилетней выдержки, — радостно закивала. Плеснул, и не подумав заменить бокалы, себе, чуть меньше, чем ей.
— Мне Марина ничего не сказала о вас. Вы работаете вместе? — спросил у Ляли.
— Нет, из меня журналистки не выйдет. Ленивая.
— А кто вы?
— В юности была фотомоделью, затем пыталась модельером поработать.
— Не вышло?