А шайтан был где-то рядом. Пас Тахира, как бродячего, удравшего из отары барана. Потому что опять столкнули его с Черным Альпинистом.
Тахир спустился в Бутаковское ущелье. До Евсея оставалось километров десять. Снега в низине было немного, лишь у реки пятнами лежал, так что идти было нетрудно. Он позволил себе отдохнуть: помылся в речке по пояс, а то собственная вонь мешала, выбрал камень у реки погорячее, растянулся на нем, прикрыв лицо курткой. Согрелся немного, водяная пыль приятно освежала грудь и руки. Рядом загремели камни, лениво приподнял голову посмотреть.
Метрах в двадцати от него маньяк — голое черное наваждение с телом, прижатым одной рукой к бедру, — спускался к воде. Женщина, постарше той, что похитил Тахир, с распущенными черными волосами, с исцарапанным и истерзанным обнаженным телом, была похожа на сломанную куклу, которую волочет ребенок. Жива или мертва, Тахир не мог разобрать. Маньяк остановился, посмотрел на него, решая, опасен ли Тахир, — вынес успокоительное решение, пошел дальше. Тут женщина зашевелилась и застонала. Тахиру было страшно, но он вдруг не захотел, чтобы она умерла. Не захотел опять видеть смерть или участвовать в ней, пусть и пассивно. Встал, показал нож и хрипло крикнул:
— Эй, отпусти!
Альпинист не обращал внимания. Тахир поднял камень, метнул в бредущего. Камень попал в подстреленное плечо, — маньяк взвыл, отпустил тело, и оно упало, глухо ударившись о камни. Альпинист развернулся к Тахиру, с удивлением и яростью рассматривая то его, то плечо. Тахир и сам отчетливо видел, как из раны выплескивается желто-серый гной, струйкой стекает по торсу, впитываясь в курчавые заросли на груди. Альпинист сделал несколько шагов к Тахиру, у которого нож выдвигался по направлению к маньяку.
Но что-то вдруг изменилось. Тахир вглядывался в черты сумасшедшего мужика, — Черный Альпинист криво ухмылялся, отчего покрытое бородой и шрамами лицо неестественно искажалось. У него были голубые пустые глаза, белые длинные волосы топорщились на ветру, напоминая прически библейских пророков.
— Нет, — прошептал Тахир, отступая и роняя нож, — только не это… Аллах, только не это…
Маньяк вытянул руки, чтобы его схватить. Тахир увернулся и с воплем бросился бежать. Он струсил, он никогда в жизни ничего, даже встречи с трупом отца, так не пугался. Он был потрясен до самой глубины рассудка или остатков такового…
Возможно, это была погоня или меланхоличное упрямое преследование. Или им просто надо было в одну сторону. Сил и ужаса хватило Тахиру, чтобы бежать вверх по долине полчаса. Затем он упал без сил. Дополз до воды, смочил голову, отдышался, встал и пошел к дому Евсея. Второй раз решился передохнуть не скоро (времени он уже не мог замечать), но скоро начинался вечер, солнце от Жингаши переместилось к западным кривым вершинам-братьям (сдвоенные пики Чимбулака), а снега на тропе было уже по колено. Снег жег пальцы на ногах, обнажившиеся сквозь рваные брюки щиколотки, — сдало за эти дни хваленое его снаряжение. Опять упал он возле водопада, недалеко от седловины хребта, ведущего к пику Пионера.
Около того водопада, где когда-то купалась Марина.
Он курил, развалившись на спине, на мокрой траве с редкими пушистыми стебельками эдельвейсов — они кончали отцветать. Пускал струи в небо — пустое, поблекшее от дневного жара синее небо. Всего лишь за три-четыре дня горный пейзаж настолько стал им ненавидим, что сейчас глаза его отдыхали.
Когда губы вторично обожглись об окурок, выбросил его, сел: осмотрел широкое русло долины, годное для съемки ковбойской погони; на два-три километра долина лишь ширилась, разжимая клещи двух гребней, не петляя и не впуская в себя ребристые отроги. Глаза у Тахира видели гораздо хуже, будто занавешенные несколькими слоями паутины, но он им поверил — невдалеке, за тысячу метров, увидел стоящую у реки черную обнаженную фигурку. Человек склонился над водой, встал и вышел на тропу — пошел в его сторону. Это был Альпинист, он шел следом за Тахиром. Надо было драпать.
Тахир только сейчас вспомнил, что, как последний идиот, проскочил свой собственный тайник с оружием. Когда еще он сможет туда вернуться? Если дойдет живым до Евсея и отлежится. Если Альпинист не зайдет к Евсею и не прикончит его там. Евсей эту затею пресекать не будет, Евсей рад будет, безумно, выстраданно порадуется.