- Как там тебя? - наморщил лоб чистильщик Володя.
- Кофи.
- Глазом бутылки открывать умеешь?
- Мой дедушка был вождем.
Володе не понравился такой ответ.
- Я не спрашиваю, кем был твой дедушка. Хоть президентом США. Пускай твой дедушка хоть Маргарет Тэтчер.
Я спрашиваю: глазом бутылки открывать умеешь?
- Не пробовал, - честно признался Кофи.
- Научим?
Володя зачем-то понюхал горбушку хлеба и посмотрел на старшего смотрителя.
- Опасно. - Игнатьев не хотел рисковать. - Вдруг у негров надбровные дуги слабые. Уволят.
- Уволят, - тяжело вздохнув, согласился Володя. - Тогда открывай ты, Трофим. Твой черед.
Кладовщик взял бутылку, сунул жестяной крышечкой себе в правый глаз и сомкнул веки. Постоял, примериваясь и усиливая хватку. Резко дернул головой.
Сорванная крышечка выпала из глаза и покатилась по полу. Трофим опорожнил бутылку в четыре граненых стакана и поднял свой.
- Ровно по сто двадцать пять грамм, - проскрежетал он хрипло. - Со вливанием тебя в коллектив, студент!
Кофи пятый год жил в России, поэтому пил наравне со всеми. Необычным было то, как персонал циркового зверинца закусывал.
Кильку брали за хвостик, бросали в рот, прожевывали и глотали. С кишками, головой и, разумеется, с хвостиком. И руки оставались чистыми, и рыбьих отходов нигде не было. Вернее, руки оставались очень грязными, но не от кильки.
После второго стакана так попробовал сделать Кофи и очень обрадовался, когда у него получилось. На зубах хрустел позвоночник, но это уже не имело значения. Вливание в коллектив произошло, и молодой вождь был этим вполне доволен.
12
Черным выдался сентябрь для семьи Кондратьевых. Гнетущая атмосфера страха и неопределенности царила в их квартире.
- Ну что, ничего нового? - тревожно спрашивал Василий Константинович, приходя со складов фирмы "Тоусна".
- Господи, Васенька, не молодых же людей ищут! - по-солдатски прямолинейно отвечала Елена Владимировна. - Отсутствие новостей - самая лучшая сейчас новость!
- Как это все странно, Лена, - повторял Василий Константинович, - как это все странно...
Чтобы отвлечься от черных мыслей, он садился к телевизору. Войны, землетрясения, исламский терроризм, захват и освобождение заложников, государственные перевороты не были для отставного полковника абстракциями, как для большинства телезрителей.
Когда сообщалось, что в Алжире фундаменталисты вырезали жителей очередной деревни, Василий Кондратьев знал, какую картину заставали прибывшие на место войска и медики. Мужчинам перед смертью отрезали половые органы и засовывали в рот.
Когда-то арабы расправлялись так с французскими колонистами. Теперь со своими. Эта североафриканская традиция распространилась и на метрополию: в самой Франции ультраправые молодчики казнили подобным образом противников из арабских банд.
Когда перуанский спецназ освобождал резиденцию японского посла в Лиме, полковник пытался ставить себя на место любого из этих здоровенных тренированных парней. Да, вот здесь бы он тоже выстрелил. А вот здесь спустился бы с крыши и ввалился бы в окно, поливая из автомата поверх голов... Он был уверен, что дело происходило именно так, хотя оператору удалось заснять лишь кусочек крыши.
И одинокого парня в маске со страховочным фалом на телеантенне.
Конечно, полковник не имел в виду себя нынешнего, пятидесятишестилетнего. В спецназе, как в спорте. Непосредственное участие в операциях принимает молодежь...
Несчастье сплотило семью. Разумеется, Катя с Борисом не так остро воспринимали исчезновение бабушки с дедушкой в Васнецовке, но и они старались не возвращаться домой поздно.
Возродились давно позабытые семейные ужины. Елена Владимировна словно задалась целью поднять всем настроение с помощью кулинарии.
В эти черные сентябрьские дни по большой трехкомнатной квартире Кондратьевых плавали ароматы деликатесов.
Рецепты Елена Владимировна выбирала такие, чтобы пропадать на кухне весь день. Пока дочь с мужем на работе, а сын в институте. Стряпня в первую очередь нужна была ей самой.
Питание студентов во все времена отличалось скудностью. Особенно в трудное время реформ. Когда Катя втащила Кофи за собой в прихожую, молодой вождь закачался от запахов. Раздулись широкие ноздри.
- Сейчас умру, - простонал Кофи, - сейчас...
- Дурак, - шепнула ему на ухо девушка, - ты ж нашего мальчика безотцовщиной сделаешь!
Телевизор закончил выдавать очередную порцию войн, землетрясений, исламского терроризма, захвата и освобождения заложников, государственных переворотов. Загремела эстрадная музыка. Василий Константинович в раздражении вскочил и приглушил звук.
- Какая мерзость, - поморщился полковник. - У нас же была великая эстрада. Марк Бернес, Леонид Утесов, Ян Френкель, Эдита Пьеха, Марк Фрадкин...
А Зыкина? Где Людмила Зыкина?
Из кухни выглянула Елена Владимировна в фартуке. В одной руке половник, в другой - нож. Потная, красная. Глаза горят. Когда стряпня удается, от женщины все невзгоды отступают.
- Васенька, ну что ты так разошелся?
О вкусах не спорят. Не скрою, и мне эти приторные песенки не нравятся. И петь нынче толком не умеют. У каждого второго исполнителя - дефект речи. Ему к логопеду ходить, а он в телевизоре красуется. Но, Васенька, вспомни, что великий Маяковский сказал: раз звезды зажигают, значит, это кому-то нужно! Ой, заболтал ты меня, сейчас переварится...
Елена Владимировна спешно ретировалась, а Василий Константинович продолжил, словно слушал только что не жену, а ветер:
- Где сейчас Зыкина? Нет! Им подавай Алену Алину да Рому Жукова! Откуда имена такие взяли? Инфантилизм! Здоровые лбы! Им по тридцать лет, а они все еще Ромы, Тани, Фили! Да я в тридцать лет!.. Это же была ответственность! Это же была политика! Да моя рота!.. Сомали!
Эфиопия! Дагомея! Что мы вытворяли!
Нам же все прощали! Хотя я прекрасно знаю, кто стучал на меня в КГБ! Лучший друг Серега Иванов стучал! Ну и что? Все с рук сходило! А какие песни мы принимали на ротные радиостанции! Какие были песни! "Синий платочек", "Подмосковные вечера", "Бухенвальдский набат"...
Скупые мужские слезы застили глаза постаревшего десантника. Он приложил ладонь тыльной стороной ко лбу и вернулся в кресло.
Кофи Догме приложил ладонь тыльной стороной ко лбу и замер. "Дагомея! эхом отозвалось в его голове. - Что мы вытворяли!.. Нам же все прощали!"
- А вот и мы, - сказала Катя, вымыв в ванной руки и входя в гостиную. Фантомас, ну чего ты так разбушевался?
Она подошла к отцу и потерлась губами о седой висок.
- Кто это "мы"? - спросил Василий Константинович, успокаиваясь и тщательно скрывая дрожь в голосе.
- Кофи! - позвала дочь и пояснила: - Он руки моет. А Борьки еще нет?
В облаке пара из кухни вновь показалась Елена Владимировна. Как из бани.
- О, Катюша! Очень кстати. Марш за стол. Василий, тебя это тоже касается.
- Но Кофи, мама...
- Что Кофи?
- Здравствуйте, Елена Владимировна.
Здравствуйте, Василий Константинович, - сказал Кофи, входя в гостиную и виновато улыбаясь. - В русском языке труднее всего выговаривать отчества.
Кондратьев крепко пожал парню руку.
Ему нравился этот темнокожий. И оттого, что он тезка генерального секретаря ООН. И оттого, что не кичится своим высоким происхождением. И оттого, что, в отличие от большинства африканцев, не ленив.
Но главная причина заключалась в том, что парень напоминал о дерзкой молодости в элитных частях. О геройских днях, о повышениях по службе, об орденах и медалях. О времени, когда офицер Кондратьев был позарез нужен своей великой стране.
- Давай проходи, - сказал гостю хозяин. - Катюха - молодец, что тебя к ужину привела.
Ужинать уселись по-русски. Стоя у плиты, Елена Владимировна раскладывала на огромном, предварительно подогретом блюде поджаренные ломтики белого хлеба. Каждый хлебец покрывался куском рыбы. Сверху на рыбу выкладывались грибы.