Девушка заспешила назад. Только сейчас она поняла, что убегала по небольшому парку. Днем тут мамаши с колясками, а вечером вдруг раздался оглушительный пьяный хор:
- Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе!..
На неприметной скамеечке, Обнявшись, вокалировали два невнятных силуэта. Катя прошла мимо, не испытав ни малейшего страха. Наверное, те самые ханорики, которых так напугало ее бегство.
Парк закончился. Она приблизилась к стальной двери. Приложила ухо.
- Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе!..
Нестройные вопли долетали и сюда.
"В конце концов бритоголовые уехали, - подумала Катя. - Конечно, они могли оказаться случайными похотливцами. Может, они не имеют отношения к семье.
Но все равно нужно что-то делать. Милиция не приедет, это уже ясно. Как там папа?"
Ничего не расслышав за дверью, Катя нащупала кнопку звонка. Нажала один раз, другой, третий. Прислушалась.
Звонок работал исправно. Нужно подождать. Отцу нужно время, чтобы подойти и открыть дверь. Предварительно он посмотрит в специальное окошечко...
32
Кофи провел языком по передним зубам. От них мало что осталось. Пеньки от нижних. Пеньки от верхних. Он мучительно пытался осмыслить то, что услышал. Из холодильника не раздавалось ни звука. Либо Кондратьев ждет ответа. Либо копит силы. Либо уже умер.
"Он мой отец?! - От этой невозможной мысли вождь крепко зажмурился. Не может быть!"
- Не может быть! - заорал он. - Кто же тогда убил мою мать? Зачем ты хотел убить колдуна в мангровом лесу? Отвечай, пока живой!
Слова полковника едва доносились сквозь теплоизолированную дверь. Кофи приложил ухо. Он напряженно вслушивался.
- Сын! Ты мой сын, Кофи! Не убивай своего отца. Пощади свою сестру, своего брата! Скоро я перестану говорить... Замерзну...
Глаза вождя обрадованно блеснули.
Кондратьев хитрит, изворачивается. Любой ценой хочет выбраться.
- Я не верю тебе! Ты не хочешь признаться, что убил Зуби! Ты не хочешь признаться, что колдун мешал тебе ее убить! Ты пытаешься спасти свою жизнь, убийца!
Прокричав это, вождь прижал ухо и стал слушать. От напряжений тек пот, прокладывая темные извивы в муке. Вождь был усыпан ею с головы до ног.
- Колдун ненавидел меня за любовь к твоей матери. Поэтому он попытался меня убить, - простонал Кондратьев. - Твою мать мог убить только он. Значит, он так и не простил, что она любила меня... Теперь я понимаю, кто тебя прислал... Черный колдун... Главный колдун...
А я давно забыл его имя...
Пронзительный звонок точно прострелил Кофи навылет. Он закаменел. Раздался еще звонок. И еще.
Вождь прыгнул зачем-то влево, затем зачем-то вправо. Он увлекся. Это Кондратьев, убийца Кондратьев делал все, чтобы задержать его. И добился своего!
Что теперь?.. О! Амулет! Первым делом - амулет!
Трясущейся рукой он расстегнул засыпанный мукой карман и достал черную пластину. Всмотрелся в черные полосы...
Вот они! Он поднес амулет к носу.
Кофи поглощал словно не запах, а концентрированную энергию. Могучий энергетический поток вливался в ноздри, рот, глотку, легкие. Кровь подхватывала живительный запах и разносила по всему телу.
Усталость как рукой сняло. Растерянность исчезла вместе с усталостью. Никакого голода. Огромными прыжками он преодолел широкий складской коридор.
Смотровое окошечко распахнул еще сам Василий Константинович.
Кофи приник к стеклу. Он ничего не увидел. На улице была ночь. Свет кривого фонаря спотыкался о высокую стену и не долетал сюда... Над головой оглушительно затрещал звонок. Кофи ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Звонок надрывался, не переставая.
После первых трех звонков прошло время, достаточное для того, чтобы даже спящий сторож успел проснуться и подойти к двери. Наконец глаза разобрали, что перед дверью кто-то стоит. Хоть силуэт стал виден, Не обращая внимания на неистовый звонок, Кофи ждал, когда на сетчатке его глаз появятся еще какие-нибудь подробности.
К звонку добавились удары, которые сквозь тяжелую дверь едва доносились.
Они шли снизу - били, очевидно, ногой.
Хорошо, что не колотят прикладами. Контур головы показался знакомым. Уже можно было смутно различить, где у звонившего расположен нос, а где глаза...
Мешало то, что из-за ударов по двери силуэт все время дергался.
Катя! Катя Кондратьева, он узнал ее!
Ее волосы лежат именно так. Да и какая другая девушка припрется на этот склад в такое время?
Мозг работал, как бортовой компьютер. Раз Катя здесь, - значит, опасается за отца. И, возможно, подозревает его, Кофи. Удовлетворило ли ее объяснение, которое он дал по поводу пакета с ушами?
Ладно. Время работает против него.
Надо успеть. Пока стучат ногами, а не прикладами. Кофи ринулся назад в комнату с холодильными камерами. Она единственная была освещена, не считая тусклой лампочки в тамбуре.
Рывком распахнул дверь холодильника, где до его появления лежали две коробки мороженого "Марс".
Сейчас здесь, упершись ногами в мороженое, скрючился полковник Кондратьев. Кофи схватил руку. С такой температурой тела люди не живут.
На коленях трупа стояла замерзшая окровавленная половая тряпка. Взамен отрезанных ушей висели темно-красные сосульки. Окровавленные седые волосы примерзли к стенке. Смотрели на Кофи стеклянные глаза.
Вождь захлопнул холодильник. Бросился к выключателю. И в кромешной тьме понесся назад к входной двери. Здесь делать было больше нечего. Звонок гремел, на дверь сыпались удары.
- Папа! Папа! - кричала девушка не своим голосом. - Папочка, открой!
Кофи Догме неслышно оттянул собачку замка. Повернул книзу ручку. И резко навалился на дверь.
Он пустился бежать со всей прытью, на какую был способен. Не разбирая дороги, перескакивая кусты, бордюры и скамейки парка.
Впереди гудело Волховское шоссе.
33
Пошатываясь, с сигаретой в одной руке и недопитой рюмкой водки - в другой, Борис пошел отпирать. Он чувствовал, как крадется за ним по пятам тишина.
Звонок прозвучал более настойчиво.
Борис приставил веко к глазку. Все пространство за дверью занимала улыбающаяся ряха начальника циркового отдела кадров Иванова.
Пошатываясь, бывший прапорщик вошел в квартиру. Сперва он молча протянул Борису бутылку "Белого аиста". Затем спросил:
- Ты один?
- Один.
- Где сестра?
- Она звонила, - сообщил Борис. - Я сказал, что вы приедете ночевать, а она сказала, чтоб я не доверял никому из друзей, даже Кофи.
- Не нравится мне это, - Иванов покрутил головой. - Уже темно... Слушай, она никогда у тебя детективной литературой не увлекалась?
- Да вы проходите, дядя Сергей... Она вообще, кроме Агаты Кристи и Жоржа Сименона, ничего не читала и не читает.
- Тогда дело дрянь, - тяжко вздохнул Иванов и упал в кресло. - Решила Екатерина Васильевна в Шерлока Холмса поиграть.
Сто пятьдесят килограммов рухнули с высоты примерно одного метра. Кресло громко треснуло. Иванов с неожиданной при такой комплекции прытью вскочил.
Борис выпустил из рук рюмку. Водка забрызгала брюки гостя.
- Извините, дядя Сергей!
- Ничего. Водка пятен не оставляет.
Это ты меня извини. Я в это кресло больше не сяду.
С великими предосторожностями Иванов уселся в другое кресло.
- Рюмку? - спросил Борис.
Бывший прапорщик смерил его таким взглядом, каким некогда встречал молодое пополнение. К чему лишние слова?
- Жить без него не могу, - признался Иванов, разливая по рюмкам коньяк. - Это алкоголизм.
- Ну что вы, дядя Сергей! - запротестовал Борис. - Разве вы алкаш?
- Да, - твердо сказал Иванов и поднял рюмку. - Я алик.
Они выпили. Борис задумчиво молвил:
- По-моему, алики лишены самокритики. Ни один алик не признается, что он алик.
Иванов немедленно налил еще.
- Пока ехал к тебе, истерпелся, - с застенчивой улыбкой пояснил он. Тут, Борька, самокритика ни при чем. Тут все объективно. Если человек каждый Божий день выпивает, он алкоголик. У него устойчивая зависимость. Он без бутылки ни на шаг. Смотри, до чего дошло. Боевой друг, командир, просит переночевать с детьми. В семье горе, творятся непонятки. А я приезжаю с бутылкой. Спаиваю двадцатилетнего пацана.