— Даю дальше. Только что эта Кондратьева звонила опять. Говорит, что приехала к отцу на работу. Склад «Тоусны» вскрыт. Сторожа, ее отца, нигде нет.
— Ограбление?
— Она утверждает, что долго наблюдала за складом, ожидая нашу машину. Оттуда ничего не выносили. В поисках отца она обежала все помещения. С дверей сорваны замки, но материальные ценности на месте. Во всяком случае — большая часть.
— Слушай, Туровский, а может, она обкуренная? Может, это глюки?
— Речь нормальная, Алексей Ильич.
Несмотря на волнение, логически стройная… Еще заявительница утверждает, что, пока она ждала милицейскую машину возле склада, ее пытались увезти с собой двое бритоголовых на белой «Ауди». Она отбилась с помощью баллончика. Принялась звонить и стучать в дверь. Дверь склада неожиданно распахнулась и сшибла заявительницу. Когда к ней вернулось сознание, какой-то человек убегал в сторону шоссе.
— Ох, майор, что ж за дежурство такое выдалось? — сокрушенно вздохнул Киселев. — Не дадут спокойно чайку попить.
— Вроде и понедельник только что закончился, а облегчения никакого, — поддержал начальника Туровский и замолк в ожидании решения.
— Речь логичная, говоришь? — задумчиво повторил подполковник. — Не хочется, понимаешь, опять шум по пустякам поднимать. С этим саквояжем на Собчаковской, видишь, как облажались.
Говорят, до самого мэра дошло.
— Ну уж тут нашей с вами вины нет, — поспешил успокоить майор. — Мы все сделали по инструкции. Мы не виноваты, что в саке бомбы не оказалось.
— По инструкции, по инструкции…
Ладно. Давай направляй на Волховское ближайшую патрульную. Пускай посмотрят и доложат. Если у заявительницы не галлюники, вызывай опергруппу угрозыска. Раз склады вскрыты, — значит, что-то стибрили. Верно я рассуждаю?
— Так точно, Алексей Ильич! Склады — это склады.
37
В автобусе Кофи наконец разглядел себя. Видок еще тот. Сколько ни отряхивался он, стоя на остановке, всюду видна была мука — на джинсах, на любимой клетчатой рубашке, на куртке. В волосах мука смешалась с потом в клейкое тесто.
Кофи попытался было выковыривать его пальцами, но ничего не вышло. Тесто вылезало лишь вместе с волосами. Нужна была вода.
Хуже муки были кровоподтеки и ссадины. Такого негра редко встретишь в России. В муке, в крови и, что самое ужасное, трезвый.
В автобусе молодой вождь принял позу Сократа. Подобно великому мыслителю, он обхватил голову руками и прижался носом к окну. Сидел и сглатывал собирающуюся во рту кровь. Хоть грязной головы и разбитых губ не видно.
Пассажиров было трое или четверо.
Они направлялись в центр одним из последних автобусов. Кофи старался не привлекать внимания, поэтому ни на кого не смотрел и вообще не производил никаких лишних движений. Он позволил себе лишь дышать.
Тем не менее боковым зрением он ловил на себе любопытные взгляды. «Нет, это никуда не годится, — думал Кофи. — Нужно что-то предпринять».
За стеклом автобуса делалось все оживленнее. Вот и проспект Маршала Жукова.
Здесь уже сверкали рекламные огни. Кофи рассматривал людей на тротуарах.
Ему не нравилось, что вид у них у всех совершенно праздный. От безделья они с удовольствием запомнят странного негра.
Еще ему не нравилось обилие милиционеров. То и дело по проспекту проносились автомашины с мигалками. В пешей толпе граждан милиционеры то и дело попадались парами.
Мелькали рестораны, гостиницы, бары и казино. Светились витрины ночных магазинов. Проплывали заставленные под потолок бутылками киоски.
Слева и справа темнели громады офисов. Зато уж если встречались жилые дома, то в них светилось куда больше окон, чем в дальних новостройках.
Проспект Маршала Жукова влился в улицу с красивым революционным названием — проспект Стачек. После каждой остановки в салоне делалось многолюднее.
Уже не хватало сидячих мест. Остро пахло смесью алкогольного и табачного перегара. Скоро автобус пересек Обводной канал и Фонтанку. Это уже самый центр.
Кофи вышел перед тем, как автобус свернул на Невский. В залитом ярким светом киоске он выбрал самую дешевую водку и сливочный рулет в вакуумной упаковке. Кофи обошел киоск и уселся на металлическую решетку газона.
Глазом открывать водку вождь пока не научился. Поэтому достал перочинный ножик. На нем не должно быть крови.
Кофи не поленился прополоскать нож под краном в туалете «Тоусны».
Сорвав крышечку, он сделал два больших глотка. Водка обожгла разбитый рот.
Кофи раскрыл как можно шире рот и заглотил огромный кусок рулета. Жевать было больно. Даже такое нежное блюдо.
Проглотив все заглоченное, вождь отдышался. Он так проголодался, что по инерции все еще набегала слюна. Не все сразу. Кофи закурил. Чем труднее работа, тем вкуснее сигарета.
Отхлебнул еще. За четыре года в России он научился находить особую прелесть в смаковании водки. Хотя многие русские умудряются крепко пить и при этом не выносят водочного запаха.
Кофи нравились небольшие бодрящие глотки. Он любил прополоскать водкой рот, горло. Многие русские даже наблюдали за такими процедурами с содроганием.
Питерские аборигены хлопали Кофи по плечам и говорили: «Высший пилотаж!» Сейчас водка хоть и обжигала кровоточащие десны и губы, но и заживляла, дезинфицировала.
Еще рулет, еще сигарета. Снова водка.
Медленно накатывало расслабление. Лишь сейчас Кофи заметил, что накрапывает мелкий дождь. Это было приятно.
Части прохожих это, видимо, также было приятно. Они шли без зонтов. Кофи смотрел на петербуржцев, как на марсиан. Они проходили в нескольких метрах от него. Он знал их язык и обычаи.
Однако они находились в разных измерениях. Они жили разными ценностями. По асфальту куда-то шли обычные белые люди, с их многословием, жадностью и углубленным самокопанием. Он в этом чуждом мире купли-продажи выполнял заветы предков.
Надо было поторапливаться, пока не прекратил движение общественный транспорт. Пока не развели мосты на Неве.
Когда бутылка опустела на две трети, Кофи покинул неудобную жердочку, забрался в подошедший автобус и продолжил путь в общежитие.
В полупустом автобусе он сделал еще пару глотков. Люди смотрели на Кофи во все глаза. Кое-кто из них немало повидал в жизни. Но такого чуда не видел никто.
Здоровенный пьяный негр едва держался за поручень. Время от времени он прикладывал к губам бутылку «Русской».
А после пихал в рот огромные куски сливочного рулета.
Вид у него был такой, словно он сперва хорошенько подрался, а затем долго лежал в канаве. «Наш парень! — с затаенной гордостью думали простые люди. — Небось и матом ругается будь здоров…»
Словно прочитав мысли окружающих, рослый, плечистый негр встряхнул грязной головой и заявил:
— Все это херня!
И немедленно выпил. Мужчины, женщины, старики и немногочисленные дети, ехавшие в столь поздний час, радостно закивали, заулыбались. Стали переглядываться. Люди словно поздравляли друг друга. Даже в негре они встретили своего.
Хорошо сказал! Вот какова наша сила!
Дадим достойный ответ Чемберлену!
Скоро автобус затрясло на мостовых стыках. Кофи вышел за остановку до общежития, сопровождаемый ласковыми взглядами простых людей. Он побрел по широкому тротуару Пискаревского проспекта, сжимая в одной руке водку, а в другой — остатки приторно-сладкого рулета.
Первый же встреченный патруль застыл в немом изумлении. На асфальте выписывал замысловатую кривую негр.
Милиционеры невольно преисполнились той же симпатией к черному парню, что и пассажиры автобуса. У российских собственная гордость.
— Вот это по-нашему! — воскликнул один.
— Свой человек, — согласился другой. — А еще говорят: черные — не люди.
— Загребем? Мы ж пока только четверых сдали.