Кофи шагнул в дом. В прошлый приезд, когда дед лежал при смерти, наследника ждали с минуты на минуту. Кофи вспомнил застывших в поклонах амбалов в футболках и шортах.
Сейчас его никто не ждал. Вот так и должны обрушиваться на головы подчиненных все руководители. Чтоб ничто от хозяйского глаза не успели укрыть.
Вождь осторожно опустил на пол переносной компьютер. Повесил на гвоздь свою скатку — плащ, пиджак и синие туфли.
Из спальни, где умер дед, неслись звуки какой-то возни. Тонкие перегородки почти не мешали распространению звуков, как в российских многоэтажках постройки семидесятых годов.
Кофи ясно разобрал женское постанывание и мужское сопение. Он придал лицу свирепое выражение и рывком распахнул дверь.
В глазах потемнело от черных тел.
Сначала Кофи даже не— мог понять, сколько здесь участников.
Участники, в свою очередь, замерли.
Большее изумление и больший ужас Кофи встречал лишь на лицах своих жертв.
Вождь наслаждался немой сценой. Сразу вспомнились занятия русской литературой на подготовительном отделении четыре года назад. Финал гоголевского «Ревизора».
Вовсю шуровал кондиционер. Горячий ветерок играл шторами на распахнутых окнах. Постепенно Кофи разобрался, кто есть кто. Тела было всего три.
Два мощных торса принадлежали его собственным телохранителям. Компанию им составляла круглозадая красотка.
В ней Кофи узнал последнюю жену старого вождя Нбаби. Уезжая в Петербург 25 августа, молодой вождь разрешил ей присматривать за своим домиком.
Троица была бесподобно переплетена.
От страха они, кажется, могли и не расплестись.
— Здавствуйте! — рявкнул Кофи. — Народ в поле, а вы тут динь-динь, понимаешь!?
Последняя жена Нбаби разрыдалась.
Она отпихнула от себя одного амбала, отбросила бедро второго и поползла обнимать босые ноги Кофи, заклиная:
— Прости меня, вождь, не виноватая я, они сильнее меня, я не могла сопротивляться… Прости меня, о вождь!
— А вы что скажете, бездельники? — обратился Кофи к охране.
Абсолютно голые парни наконец вскочили и поклонились. Не поднимая головы, один сказал:
— Прости нас, вождь. Но скажи, как быть, если она целый день перед нами без одежды?
— Прости нас, вождь, — взмолился второй охранник. — Но что нам делать, если она целыми днями крутит голой задницей?
— Даже нап аховую повязку не носит, стерва! — поделился первый тем, что больше всего его возмущало.
Оба они служили вождю одновременно деревенской милицией, президентской гвардией, вышибалами, телохранителями и просто лакеями.
Кофи не смог более сдерживаться. Он захохотал во весь голос. От этого последняя жена великого Нбаби перестала плакать, а амбалы в ожидании расправы повесили головы еще ниже.
Смех вождя услыхали собравшиеся вокруг домика дети. Им сразу стало очень смешно, и скоро Кофи смеялся в сопровождении десятков детских голосков.
Язык народа фон и так звучал, подобно колокольчикам, а детский смех вовсе походил на хрустальный звон.
Отсмеявшись, Кофи как можно строже спросил:
— Эй, бездельники, а где мой двоюродный брат, мой заместитель?
— Твой брат Уагадугу в поле, — угодливо отозвались все три прелюбодея разом. — Сегодня весь народ пропалывает ямс…
— Вот так! — Вождь назидательно поднял палец. — Вот где должен быть настоящий лидер: вместе со своим народом.
Там, где труднее. На острие атаки!.. А где главный колдун?
— Я здесь, вождь, — проскрипел Каплу, как несмазанная арба, за спиной, и неприятный холодок пробежал по позвоночнику вождя. — Ты дал достойную отповедь этим бездельникам. Они не верили, что ты можешь появиться до будущего лета. Они не прислушивались ни к моим замечаниям, ни к замечаниям твоего двоюродного брата Уагадугу.
Кофи обернулся и обнял старика. От колдуна остро пахло травами, гниением и заклинаниями.
— Самое смешное, Каплу, они думают: я их ругаю за то, что они делали динь-динь. — Кофи повернул голову. — Лоботрясы, когда же вы поймете? Я вами недоволен за то, что вы делаете диньдинь в то самое время, когда остальные пропалывают ямс! Собственно, и это еще не самое ужасное. Ужасно, что вы потом жрете ямс наравне с теми, кто его вырастил… Ладно, убирайтесь пока. Нам с главным колдуном есть о чем поговорить с глазу на глаз.
Повторять не потребовалось. Три обнаженных черных тела метеорами унеслись из спальни. Через секунду вождь с Каплу остались одни.
Какое-то время постояли, и правда глядя друг другу в глаза. Каплу стоял сгорбленный, опираясь на острый посох.
В своем колдовском колпаке он напоминал огромного черного гнома.
Наконец вождь медленно опустил руку за пазуху.
— Смотри, — он протянул колдуну полиэтиленовый пакет. — Там все, что ты хотел.
Каплу жадно выхватил пакет. Отшвырнул в сторону посох. Брякнулся на колени и высыпал на пол содержимое пакета.
Он на мгновение обернулся. Кофи готов был поклясться, что видел в глазах старика слезы. Слезы восторга.
Кофи устало опустился на кровать.
Колдун сортировал уши. Сначала он собрал их попарно — левые с правыми. Он с интересом осмотрел оба уха, которые были не отрезаны, а откушены.
Потом колдун довольно уверенно выложил из ушей генеалогическое дерево семьи Кондратьевых. В основание он положил уши с седым пухом и уши со следами зубов. Выше — женскую пару и мужскую пару. Еще выше — уши с нежной молодой кожей.
Потом Каплу выхватил мужскую пару ушей и показал вождю:
— Кондратьев?
— Да.
Слеза выкатилась из глаза старика и, заблудившись в морщинах его лица, так и не добралась до подбородка.
— Если бы ты знал, что ты сделал, сынок! — в восторге простонал Каплу. — Если бы только знал! Ты спас честь народа фон, ты спас собственную честь вождя…
Теперь мне не стыдно будет умереть.
— Разве ты заболел?
— Нет! Но когда бы ни настигла меня смерть, я встречу ее спокойно. У меня не осталось невыполненных дел в мире живых… Кстати, — колдун порылся в складках галабии и вытащил измятую фотографию, — у Кондратьева дочь, но я не вижу девичьих ушей? Ты говорил, что именно дочка сделала эту картину, которую белые называют «фотографией»!
Кофи протянул руку. Забрал снимок.
На него смотрели Елена Владимировна с Василием Константиновичем. И их сын Борис. И он сам, Кофи Догме, бенинский студент.
Все беззаботно улыбались. Прошло ровно три месяца с того чудесного вечера, когда он впервые увидел Катю. Действительно, именно она их всех сфотографировала, перевернув аппарат вверх ногами, чтобы глаза не вышли красными…
В горле застрял какой-то комок. Вождь хотел сглотнуть, но сдержался. Он чувствовал пристальный взгляд колдуна.
— Если бы все было так просто, Каплу…
— Но у тебя амулет!
— Каплу, это были обстоятельства непреодолимой силы. Я едва ноги унес.
Если бы я промешкал тридцать или сорок минут, было бы поздно. Не спасло бы на этот раз даже то, что белые не отличают нас, черных, одного от другого.
По-прежнему стоя на коленях, колдун из-под колпака не сводил глаз с вождя.
Медленно выталкивая слова-колокольчики, Каплу спросил:
— Кто был первым?
— Старик.
— Отец Кондратьева?
— Да.
— А кто был вторым?
— Старуха.
— Мать Кондратьева?
— Да. Какое это имеет значение, Каплу?
Вместо ответа колдун перецеловал по очереди каждое ухо и сложил одно за другим в пакет. Десять штук. Поднялся с колен и произнес:
— Лучше, если бы ты начал не с его родителей, а с его детей.
Вождь молчал. В его голове пронеслись лица Кондратьевых. Он их видел сейчас такими, какими запомнил в их последние минуты. «Нет! — кричали или пытались крикнуть перекошенные ужасом старики и Елена Владимировна. — Не надо!»