– Речь твоя была долгой, прекрасной и убедительной. Она делает тебе честь, – сказал я. – Правда, наследие древней Греции включает в себя также Леонида и Фермопилы, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты хочешь убедить султана в своих добрых намерениях. Но разве ты уже не дал ему этого понять достаточно ясно?
Ты возглавил противников унии, – продолжал я. – Раздувал ненависть к латинянам и другие раздоры в городе, ослабляя таким образом его оборону. Ты вышел в море и, совершив бессмысленный пиратский набег, дал султану в руки тот козырь, в котором он так нуждался. Хорошо. Так почему ты не напишешь султану и не предложишь ему прямо своих услуг?
Лука Нотар ответил:
– Ты прекрасно понимаешь, что столь знатный и высокопоставленный муж, как я, не может так поступить. Я – грек. Я должен сражаться за свой город, даже если вижу, что борьба напрасна. Но я оставляю за собой право действовать сообразно обстоятельствам на благо своего народа. Почему народ мой должен погибнуть или попасть в рабство, если я могу воспрепятствовать этому?
– Ты не знаешь Мехмеда, – повторил я.
Ему казалось, что он никак не может убедить меня, и это, похоже, беспокоило его.
– Я не предатель, – произнес он. – Я только политик. Вы с султаном должны это понять. Перед своим народом, перед совестью своей и Господом Богом я отвечаю за свои поступки и действую, не опасаясь клеветников. Мой ум политика подсказывает мне, что в тот момент, когда будут решаться судьбы Византии, понадобится такой муж, как я. Стремления мои чисты и бескорыстны. Лучше пусть мой народ живет под властью султана, чем погибнет. Дух Греции, ее религия и культура – это не только стены Константинополя, императорский дворец, форум, сенат и архонты. Все это – лишь внешние формы, а формы могут со временем меняться, если останется дух.
Я сказал:
– Воля Божья и ум политика – это две разные вещи.
Лука Нотар поправил меня:
– Если Бог наделил человека способностью к политическому мышлению, значит, Он хотел, чтобы мы пользовались ею.
– Ты высказался вполне ясно, флотоводец Лука Нотар, – с горечью промолвил я. – Когда Константинополь падет, люди твоего склада будут править миром. Могу тебя заверить, что султану Мехмеду известны твои взгляды, и он относится к твоим устремлениям с тем уважением, какого они заслуживают. Без сомнения, когда будет нужно, он так или иначе возвестит тебе свою волю и даст знать, каким образом ты сможешь лучше всего послужить ему во время осады.
Лука Нотар чуть склонил голову, словно принял меня за посланца Мехмеда, а мою речь – за слова самого султана. Вот до какой степени является человек рабом своих желаний.
Он расслабился и дружески простер ко мне руки, когда я собрался уходить.
– Нет, нет, не спеши, – попросил Нотар. – Мы беседовали с тобой сугубо официально. А мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями. Ты ведь служишь господину, перед которым склоняюсь и я, глубоко восхищаясь решительностью и дальновидностью столь юного властелина.
Нотар поспешно подошел к столу, наполнил вином два кубка и протянул один из них мне. Но я отказался от угощения.
– Я уже пил твое вино, – проговорил я. – Вместе с твоей прекрасной дочерью мы осушили кубок вина в твоем доме. Позволь же мне на этот раз сохранить ясную голову. Я не привык к вину.
Он усмехнулся, неправильно истолковав мой отказ.
– Повеления и запреты, содержащиеся в Коране, весьма разумны, – живо заявил Нотар. – Не сомневаюсь, что Магомет был великим пророком. В наше время любой мыслящий человек признает достоинства других религий, даже если твердо придерживается своей. Я могу понять христиан, которые добровольно перешли в ислам. Уважаю любые искренние убеждения в делах веры.
– Я не принял ислама, – возразил я. – Под занесенным над моей головой мечом я остался христианином и не отступился от своей веры. Я – не обрезанный. Но тем не менее хотел бы сохранить сейчас ясный рассудок.