Я взял лицо Анны в ладони и заставил ее поднять голову, хотя женщина и вырывалась из моих рук. Она была сильнее, чем я думал, но я все же вынудил ее повернуться ко мне. Анна закрыла глаза, чтобы не видеть меня. Так люто ненавидела она меня в этот момент. Наверное, плюнула бы мне в лицо, если бы не была хорошо воспитана.
– Мы должны как следует во всем разобраться, – повторил я. – Итак, ты мне не доверяешь, Анна Нотар?
Она в бессилии зашипела на меня. Из глаз ее хлынули слезы и медленно заструились по щекам. Но она сумела проговорить:
– Как же я могу доверять тебе, если ты не доверяешь мне? Никогда такого от тебя не ожидала!
– А зачем ты только что рассказывала мне все эти вещи? – вскричал я. – Возможно, твой отец и не говорил твоими устами. Я беру свои слова обратно и прошу за них прощения. Но тогда получается, что ты подозреваешь в глубине души, будто я все-таки состою на службе у султана? Думаешь так же, как твой отец. И как считают все вокруг. Кроме Джустиниани, который мудрее всех вас. Иначе бы ты этого не сказала. Хотела меня испытать?
Анна немного смягчилась.
– Я просто поделилась с тобой своими сомнениями, – ответила она. – Хотела разобраться в собственных чувствах. А может, и узнать, как ты сам смотришь на то, что творится вокруг. Я сделала это без всякой задней мысли. Просто повторила то, что говорят люди. А людям рот не заткнешь – даже если бы тебе этого и хотелось.
Я отпустил ее. Уже жалел о своей резкости. Анна нагнулась за сандалиями.
– Этой болтовне надо положить конец, – решительно заявил я. – Тот, кто ведет такие разговоры, – предатель, даже если сам этого не сознает. Такие настроения лишь на руку султану. Ему неведомо милосердие. Не сомневаюсь, что он не скупится на посулы и обещания, о которых по его повелению рассказывают на каждом углу его посланцы.
Мехмед не собирается выполнять никаких клятв, которые расходились бы с его намерениями. Единственное, что он уважает, – это смелость. Уступчивость он считает лишь трусостью, а слабым и робким нет места в его державе. Тот, кто говорит о том, чтобы сдаться на милость султана, и возлагает на него какие-то надежды, сам роет себе могилу.
– Неужели ты не понимаешь, любимая, – вскричал я, тряся eе за плечи, – что он собирается сделать из Константинополя свою столицу, турецкий город, и превратить храмы в мечети?! В его Константинополе не будет места грекам – ну, если только рабам. И потому ему надо полностью уничтожить греческое государство. Именно этого он и хочет. И не остановится на полпути… Да и зачем ему останавливаться? Он хочет быть властелином Востока и Запада. Поэтому у нас нет иного выхода, как только сражаться, сражаться до последней капли крови, сражаться, даже если борьба наша совершенно безнадежна. Если тысячелетняя империя должна погибнуть, так пусть хоть погибнет с честью. Это – единственная правда. Лучше матерям в этом городе разбить детям головы о камни, чем рассуждать о сдаче Константинополя. Тот, кто склонит голову перед султаном, положит ее на плаху, будь он богат или беден. Поверь мне, любимая, поверь мне. Я знаю султана Мехмеда. Потому и предпочитаю искать смерти у вас – но только не идти за ним. Я не хочу пережить греческий Константинополь.
Анна покачала головой. Слезы унижения и гнева все еще блестели в ее карих глазах. Ее щеки пылали. Она была похожа на девочку, которую незаслуженно высек строгий наставник.
– Я тебе верю, – сказала она. – Наверное, тебе надо верить. Но слов твоих я не понимаю.
Она нерешительно вытянула руку. Там, куда она показывала, далеко-далеко, над безбрежным морем серых и желтых домов голубел огромный купол храма Святой Софии. Она обвела рукой вокруг. По другую сторону древних развалин виднелись бесчисленные церковные купола, возносившиеся над морем зданий. А прямо рядом с нами высилась мощная, залитая солнцем стена, золотисто-коричневая от времени; самые большие каменные дома казались рядом с ней низенькими лачужками. Она тянулась на запад, через холмы и долины, и, уходя за горизонт, словно держала весь гигантский город в своих надежных объятиях.
– Я не понимаю тебя, – повторила Анна. – Этот город слишком велик, слишком стар, слишком богат даже в своем убожестве и упадке, чтобы его можно было разорить и уничтожить. Здесь живут сотни тысяч людей. Нельзя же всех убить или продать в рабство. Константинополь слишком огромен, чтобы заселить его одними турками. Сто, двести лет назад они были пастухами и разбойниками. Без нас им не создать прочного государства. Султан – человек просвещенный, он знает греческий и латынь. Почему он должен плохо относиться к нам, если ему удастся взять город? Я этого не понимаю. Ведь времена Чингисхана и Тамерлана давно прошли!