Выпив чуть больше вина, чем надо, сестра Хариклея время от времени косилась на Анну, с трудом сдерживая смех. Каждый раз Анна бросала на нее гневные взгляды – и Хариклея прикрывала рот ладонью, но вскоре опять начинала хихикать.
Наконец я не выдержал. Подошел к Анне, схватил ее за локти, поднял на ноги и грубо спросил:
– Зачем ты тут кривляешься? И что должно означать это дурацкое представление?
Она сделала вид, что испугалась, приложила палец к губам и предостерегающе произнесла:
– Тсс, слуги услышат.
И словно смирившись с чем-то неизбежным, Анна пожала плечами и двинулась за мной к лестнице, но снова решительно отказалась войти в мою комнату.
– Нет, этой глупости я больше не сделаю, – заявила женщина. – Я должна беречь свою репутацию. Что твой слуга подумает обо мне?
И если уж речь о слугах, – все быстрее говорила Анна, – то ты ведешь себя так, будто мы давно женаты, и оскорбляешь меня в присутствии челяди. И нечего тебе болтать всякую чушь с этой женщиной. Она глупа, как пробка, и ничего не понимает. А может, это я тебя не понимаю? Может, это в нее ты влюбился, а я – лишь прикрытие для ваших тайных встреч, во время которых ты можешь поить ее вином и превращать в жертву твоего вожделения, когда она уже не в силах сопротивляться? Потому я и не решилась отпустить ее сюда одну, хотя сама, конечно, предпочла бы никогда больше не видеть этого дома.
– Ах, Анна, – умоляюще проговорил я. – Ну почему ты такая? Я уже не знаю, что о тебе и думать. То ли ты сошла с ума, то ли я рехнулся?
– Конечно, конечно, оскорбляй меня и называй сумасшедшей, – безжалостно продолжала Анна. – Во всем виновата я сама, раз бросила дом и семью и доверилась тебе. Не могу даже вспомнить, когда я в последний раз слышала от тебя доброе слово. Тебе ничем не угодишь. Если я одеваюсь, как приличествует моему титулу и положению, ты относишься ко мне, как к уличной девке. Если я стараюсь доставить тебе удовольствие и веду себя тихо и скромно, ты проклинаешь и поносишь меня, причиняешь мне боль своими жесткими ручищами и тащишь меня к себе в комнату, чтобы совершить надо мной насилие. Проклинай меня, если уж тебе так хочется, но сначала избавься от бревна в собственном глазу!
– Боже, смилуйся надо мной, угодившим в сети к такой женщине! – простонал я, изнуренный и отчаявшийся. – Наверное, я действительно – латинянин в душе, и мне никогда не понять гречанку.
Анна немного смягчилась, снова широко распахнула свои дивные глаза и сказала:
– Не жалуйся на греков. Ты просто не понимаешь женщин. Возможно, никакой ты не гуляка и не соблазнитель, а наоборот, только очень неопытный мужчина. И потому мне, видимо, придется простить тебя.
– Простить меня? – в ярости вскричал я. – Это еще вопрос, кто и кого тут должен прощать! Но я очень тебя прошу: прости меня. На коленях умоляю тебя об этом – если ты только соизволишь прекратить эти ужасные упреки и невыносимые разговоры. Я больше этого не выдержу. Почему ты так обращаешься со мной?
Анна стыдливо опустила глаза, но поглядывала на меня украдкой из-под ресниц.
– Потому что я люблю тебя, господин Иоанн Ангел, – нежно прошептала она. – Люблю так сильно, что мне хочется плакать, как только я подумаю об этом. И еще потому, что ты ведешь себя так по-детски. Но, может, именно поэтому я и люблю тебя так безумно.
Я уставился на Анну, не веря собственным ушам и ничего не понимая.
– Странная, однако, любовь, – пробормотал я. Она ласково потрепала меня по щеке.
– Друг мой, мой единственный господин и повелитель, – нежно проговорила Анна. – Почему ты так ужасно упрям?
– Я? Упрям? – Я онемел от гнева, и мне пришлось сглотнуть, чтобы суметь что-то сказать. – Во всяком случае, я хотя бы не так дьявольски капризен, как ты.
– Капризен? – спросила она, будто всерьез задумавшись над этим словом. – Разве я и правда капризна? Ну да, я не смотрю на эти вещи так просто, как ты. Женщина обычно относится к таким делам несколько сложнее.
– Так что же ты хочешь от меня? – воскликнул я. – Скажи же наконец!
– Брака – законного настолько, насколько это возможно в таких условиях, – четко и ясно проговорила она, с нажимом произнося каждое слово. – Мне нужно думать о своей репутации, о своем будущем, о своей семье и об отце.