– И ради благополучия ребенка.
– Вот именно. Марию-Кристину на последние четыре месяца беременности отправили в Швейцарию. Во время родов мы с Резанной тоже были в Лугано. Потом за мальчиком приехали Джакомо Боатти с женой. С ним они сюда и вернулись.
– А Мария-Кристина? Как она-то реагировала на разлуку с сыном?
– Следующие несколько лет Мария-Кристина жила в Милане.
– Она виделась с ребенком?
– В Милане Мария-Кристина училась в школе. Потом даже получила диплом бухгалтера. – Старик покачал головой. – Ни разу не слыхал, чтобы она вспомнила о ребенке. Ни разу. Как будто вообще ничего не произошло: не было никакого изнасилования и никакого ребенка в животе она не носила. Лет через пять, когда ей было около двадцати, у нее начались депрессии. Эти ее жуткие черные депрессии, которые мог снять только врач…
– Доктор Роберти?
– Вижу, с домашним заданием вы справились неплохо, Тротти. – В темноте раздалось сухое хихиканье. – Роберти приехал позднее, в начале 60-х.
– Я думал, что Роберти – специалист по венерическим болезням.
Старик пожал плечами.
– Депрессии у Марии-Кристины обычно наступали после эпизодов безумной сексуальной активности. Она вдруг пропадала, а потом мы обнаруживали ее где-нибудь в Женеве сожительствующей с матросом. Или где-нибудь в Турине с какой-нибудь женщиной. У Марии-Кристины было несколько бурных лесбийских романов. А когда мы пускались на ее розыски, она негодовала на Розанну за ее заботу. Расценивала это как вмешательство в личную жизнь. – Синьор Беллони снова невесело усмехнулся. – На свой жуткий опыт в руках отчима сестры реагировали по-разному. Розанна начала бояться секса. А Мария-Кристина – активно к нему стремиться. Искала утешения и любви и думала, что найдет их благодаря своему телу. – Он помолчал. – Мария-Кристина и умерла-то точно так же, как жила – жаждая любви. И никогда ее не обретая.
– Знал ли Джордже Боатти о своем родстве с Розанной?
– Он относился к ней как к тетке. И называл ее тетей. Ему сказали, что Розанна – кузина синьоры Боатти. А лотом Розанна стала его крестной матерью.
– Я обвинил его в том, что между ними был роман.
– Он мне об этом тоже рассказал. – Беллони облокотился о скамью. – Вы и впрямь так думали?
– Мне хотелось посмотреть на его реакцию.
– Или вы невероятно жестоки…
– Или?
– Или поразительно невнимательны, Тротти.
Тротти улыбнулся.
– Я никак не мог его понять. Войдите в мое положение, синьор Беллони. Я – полицейский. Мне нужно делать свою работу. В ту ночь, когда Боатти обнаружил тело, он не выглядел ни особенно расстроенным, ни даже взволнованным. Когда я к нему поднялся, он показался мне на удивление равнодушным. Ведь не каждый же день ты находишь трупы. А уж я-то насмотрелся, как люди реагируют на внезапную смерть. А еще через несколько часов он мне сообщает, что решил писать книжку о работе полицейских. – Тротти пожал плечами. – Я не верил ему, потому что не понимал его отношения ко всему этому делу.
– Он любил ее, – просто сказал Беллони. – Джордже всегда любил Розанну.
– Когда он узнал, что Мария-Кристина была его матерью?
– Я совсем не уверен, что он и сейчас об этом знает. В жизни люди обычно верят тому, во что сами хотят верить. Не думаю, что Джордже когда-нибудь подозревал, что он приемыш.
Тротти поднял голову и посмотрел на банкира.
– Действительно ли Джордже Боатти думал, что обнаружил тело Розанны? Ведь если он так хорошо знал Розанну, он должен был сразу понять, что это не она.
– Я и сам думал, что это тело Розанны. – Внезапно Беллони поднялся и начал сворачивать газету. – С тех пор как Мария-Кристина приехала из «Каза Патрициа», она сильно похудела. К тому же и лицо было сильно разбито. Сегодня утром в морге мне пришлось разглядывать тело очень внимательно. Вспомните, что, когда Джордже увидел тело на полу на Сан-Теодоро, лицо было все в крови. Никаких оснований думать, что это кто-то другой, у него не было. Потому что он считал, что Мария-Кристина находится в «Каза Патрициа». И еще…
– Да?
– Джордже никогда с Марией-Кристиной накоротке не был. И виделся с ней довольно редко. А с тех пор, как она переехала в «Каза Патрициа», ее вообще мало кто видел. Прежде, когда она жила в городе, она обычно работала у меня. Но за последние пять лет я виделся с ней не чаще трех раз. – Он поморщился. – Учитывая сегодняшнее утро, четыре раза. – Беллони поежился. – Уже поздно. Я сообщил вам все, о чем, по-моему, вы должны были знать. Думаю, нам пора.
Тротти встал.
– Почему вдруг Боатти так ко мне изменился? В ту ночь, когда я пошел поговорить с ним, он держался очень неприветливо. Очень надменно.
– Такой он обычно со всеми. Возможно, унаследовал это от Виталиано, от отца. – Старик взял Тротти под руку.
– А на следующий день угостил меня ленчем. И был сама любезность и обходительность.
– Он журналист, Тротти.
Сопровождаемые эхом своих шагов, они миновали университетский дворик и вышли на Новую улицу.
– Вы серьезно думаете, что он ее убил? – спросил Беллони.
– Я не имею ни малейшего представления, кто ее убил, – просто ответил Тротти.
– Боатти всегда любил Розанну.
– Но убили-то не Розанну.
– Кто убил Марию-Кристину?
– Понятия не имею.
– Комиссар Тротти не имеет понятия?
– Не знаю. Да, кажется, теперь мне все равно. – Тротти посмотрел на циферблат своих часов.
– Раньше вам все равно не было.
– Раньше я думал, что убили Розанну. А теперь, синьор Беллони, я поймаю такси и поеду домой. А потом отправлюсь на ужин.
– Надеюсь, я вам пригодился, комиссар. Я чувствовал, что должен поговорить с вами ради Розанны.
Они направились к привязанному цепью велосипеду «ради».
– Вы мне очень помогли.
– Осталось еще кое-что.
Тротти остановился и посмотрел на старика:
– Еще кое-что?
– О чем вам тоже следует знать.
– Да?
– Понимаете, Тротти, меня Мария-Кристина тоже никогда не любила. Как и ее сестра, для нее я был одним из тех, кто за ней шпионит. Одного случая она так и не смогла мне простить: когда она переживала один из своих юношеских романов, а мы насильно привезли ее назад, в город. Она всегда ненавидела меня – точно так же, как ненавидела Розанну. Ей всегда чудилось, что мы против нее.
– И?
– Она заходила ко мне две недели назад.
– Куда, синьор Беллони?
– Мария-Кристина пришла в банк Сан-Джованни. Я до сих пор бываю там по утрам. Сказала, что ей нужны деньги, что карманных денег ей не хватает, что ей нужно больше. Особенно сейчас, перед праздниками.
– И вы ей дали?
– Я поинтересовался, не случилось ли что с выплатой ей денег в Гарласко – с очень большой суммой, которую ей регулярно выплачивают в санатории.
– И что же?
– У меня создалось впечатление, что ей хочется поговорить. Что не будь этой старой вражды, она бы разговорилась. Что-то было в ее глазах… Она была на взводе. И мне сразу стало ясно, что своих транквилизаторов она не пила. Она похудела, выглядела моложе – лучше, чем в «Каза Патрициа». И мне показалось, что в глазах у нее был страх. Страх перед чем-то. И что деньги ей были нужны вроде как для защиты.
– Вы дали ей денег?
Сухая усмешка.
– Деньги в банке – ее собственность. Мы с Розанной старались как-то защитить ее и ее деньги, но, в конце концов, она вольна тратить их как и когда ей хочется. Они принадлежат ей. В Гарласко ей выплачивают определенную сумму, все остальное тоже ее. Все ее.
– Сколько?
– Я выплатил ей десять миллионов лир.
Лобовое стекло побурело от разбившихся комаров и прочих насекомых.
Тротти сидел на заднем сиденье такси. Он устал, чувствовал себя грязным, и ему очень хотелось сбросить с себя липкую одежду.
Вода в легких.
Он закрыл глаза.
(В 1978 году он зашел в школу. В начальную школу Джероламо Кардано, где он и познакомился с Розанной Беллони.
Тротти вспомнил, как он гадал, сколько ей лет. Лет сорок пять – решил он тогда. Из-за седых волос она казалась старше, но в ней еще чувствовалась та живая мягкость, которая у женщин после критического периода жизни обычно пропадает. Пожалуй, на несколько лет старше Аньезе, подумалось тогда Тротти.