Молодожены переглянулись, и Аврора покатилась со смеху:
— Слава Богу, дверь выдержала. Иначе Тайер упал бы в обморок. Если не хуже.
— Несомненно, было бы хуже, — согласился Джулиан, лениво убирая пряди волос с лица жены. — Он и так уже считает меня язычником.
— Это лишь потому, что Лоуренс позволил ему поверить в это, — мягко возразила Аврора.
— Возможно. — Джулиан пожал плечами, сверкнув своей улыбкой, от которой у Авроры замирало сердце. — С другой стороны, мое поведение только утвердит его в этой мысли. Я вел себя как дикарь.
— Нет, не как дикарь. Скорее, как языческий бог, — поправила его Аврора, пропуская сквозь пальцы длинные волосы Джулиана.
Такая оценка, казалось, изумила его:
— Языческий бог?
— О да. — Аврора все еще плыла на розовом облаке, где для нее не существовало ничего, кроме их затихающей страсти. — Именно таким я увидела тебя при нашей первой встрече в таверне «Приют лодыря».
Джулиан приподнял бровь.
— В самом деле? Почему?
— По многим причинам. Главным образом потому, что ты воплощал ту темную и запретную красоту, которая расплавила все у меня внутри.
— Вот это сопоставление нравится мне больше, чем предыдущее сравнение с жеребцом. — Его губы потерлись о шею жены и коснулись чувствительной ложбинки за ухом. По телу Авроры пробежала легкая дрожь. — Это было тогда. А сейчас?
— Сейчас… что? — Голова Авроры пошла кругом от нахлынувших чувств, все внутри нее ослабло и затрепетало в ответ на прикосновение Джулиана.
— Ты сказала, что увидела во мне языческого бога. — Его бедра подались вперед, его тело, откликаясь на призыв жены, прильнуло к ней. — Каким ты видишь меня теперь?
— Таким же, — призналась она. У нее перехватило дыхание, когда Джулиан отодвинулся, а потом вошел глубже. — Ты могучий, необыкновенный, бурный, соблазнительный.
Джулиан сжал ее лицо в ладонях.
— А ты — огонь, разжигающий мою кровь, — он гладил пальцами ее щеки, — который ничто не в силах загасить.
Поймав взгляд Авроры, Джулиан замедлял и углублял свои движения. Он смотрел в глаза жены, а она выгибалась навстречу его толчкам.
— Боже, как ты прекрасна, — стиснув зубы, с трудом проговорил Джулиан. — Так дьявольски прекрасна. Его горящие глаза впились в зрачки Авроры.
— Ты что-нибудь чувствуешь? — пробормотал он. — Чувствуешь?
— Да, о да. — Весь мир вокруг Авроры закружился, и у нее не было никакого желания останавливать это кружение.
— Скажи мне, скажи, а что ты чувствуешь? Что-то проникновенное и чудесное раскрылось у Авроры внутри — что-то, не имевшее ничего общего со страстью.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
Джулиан замер.
Розовое облако растаяло.
Боже, как она могла сказать такое?
Аврора крепко зажмурилась. Она была готова провалиться сквозь землю. Черт бы побрал ее болтливый язык. Черт бы побрал ее неуемную искренность. От прикосновений Джулиана она совершенно теряет способность мыслить. Черт! Черт! Черт!
— Аврора, посмотри на меня.
Она неохотно подчинилась.
— Скажи это еще раз.
Аврора пытливо взглянула в лицо мужа, отыскивая какой-нибудь признак, только признак его реакции на свое признание. Но все, что она смогла заметить, так это только упорное и настороженное ожидание ее ответа. Ну что ж, теперь поздно отступать от своих слов.
— Я люблю тебя, — повторила Аврора и сделала паузу. — Ты очень рассердился?
— Рассердился? — Джулиан ласково провел рукой по лицу жены и запустил пальцы в ее волосы. — Почему же, Ради Бога, я должен был рассердиться?
Он нежно поцеловал ее в губы, прикасаясь к ней с благоговением и с некоторым напряжением, которого никогда прежде не было.
— Никто еще не дарил мне этих слов, — тихо признался Джулиан. — Я просто ошеломлен.
После этого он опять прильнул к губам Авроры.
— Я горд. — Его руки скользнули под бедра жены и приподняли их, ноги Авроры обвились вокруг его тела. — Не могу даже выразить, как глубоко я тронут.
— Я… рада. — Аврора отчаянно пыталась понять, что же на самом деле означают слова Джулиана. И не могла этого сделать, ибо ее разум отказывал повиноваться, когда ласки Джулиана начинали кружить ей голову.
От прежней неистовой страсти Джулиана не осталось и следа. Теперь он был крайне нежен, его тело двигалось мягкими волнами, которые, наполняя все ее тело, проникали в самую душу.
Потом, когда Аврора обессилено лежала на плече мужа, в голове ее роились беспорядочные мысли.
Джулиан не отреагировал ни гневом, которого она боялась, ни надменностью, как предполагала Кортни. Вместо этого он чувствовал себя одновременно ошеломленным и гордым, он был тронут, чего Аврора не могла предположить.
А почему бы и нет?
Разве не видела она проблески его тепла, его способность чувствовать — не только при общении с ней, но и при воспоминании о брате? Несомненно.
«Никто еще не дарил мне этих слов».
Настало время кому-то это сделать.
Однако, напомнила себе Аврора, Джулиан сразу напрягся, когда она сделала свое признание, — не только от потрясения, но и еще от чего-то.
И этим «чем-то» было беспокойство — понимание того, что быть любимым — это значит пожертвовать своей независимостью, поступиться своей свободой, изменить свой образ жизни.
В обмен на любовь.
Джулиан должен был наполовину раствориться в любви к ней, но он готов драться как дьявол за то, чтобы вторая половина осталась за ним.
Как жаль, что он не мог увидеть, как сильно она нужна ему.
И как прекрасно, что она сможет ему это показать.
Глава 11
— Ну вот и твой маяк. — Джулиан запрокинул голову, чтобы окинуть взглядом каменное сооружение у подножия гор к югу от Пембурна.
— Разве он не восхищает? — Аврора смотрела на восемнадцатиметровую башню с такой гордостью, словно сама ее соорудила.
— Согласен.
— Мистер Сколлард так содержит свой маяк, что ты сам никогда бы не догадался, что ему больше сотни лет. Его чары заключены в каждом сверкающем камне, в каждом проблеске луча…
— В каждой жуткой легенде, — поддразнил ее Джулиан. Внезапно он заметил след обиды в глазах жены, чего никогда раньше не видел и не хотел видеть. Джулиан импульсивно обнял жену, крепко прижимая к себе:
— Любимая, я не хотел…
Аврора пристально посмотрела на мужа. Его чистосердечное раскаяние вытеснило обиду и вынудило объясниться:
— Ты второй человек, которого я сюда привожу. И если я. знала наперед, что Кортни понравится и маяк, и мистер Сколлард, то насчет тебя я вовсе не уверена. Ты более прагматичен, Джулиан. У тебя реалистичное мышление и душа авантюриста. Откровенно говоря, я не знаю, какой реакции ожидать от тебя. Мне бы махнуть на это рукой, но я не могу. Ты мой муж, и мне нужно, чтобы ты понял, а может быть, и разделил мою веру в маяк и в мистера Сколларда. — Она перевела дыхание, и выражение печальной покорности появилось на ее лице. — Тем не менее полагаю, что и я должна быть более реалистичной. И если случится то, чего я бы не хотела, — если мой замысел покажется тебе в лучшем случае сомнительным, то все, о чем я тебя прошу, так это просто уважать мои чувства. Этот маяк всю жизнь был моим убежищем, единственным местом, где я могла найти мир, радость и, что важнее всего, дружбу. Мистер Сколлард дорог мне, словно мой собственный отец. И если ты найдешь его самого или очарование, испытываемое мной от его легенд, глупыми, то, пожалуйста, не говори об этом вслух. И будь добр, не насмехайся надо мной.
— Аврора… — Пораженный такой вспышкой эмоций жены, Джулиан сжал в ладонях ее лицо. Он проклинал себя за то, что явился причиной ее волнения, которое она, правда, смогла тут же погасить. — Никогда я не позволю себе насмехаться над тобой. Я вовсе не хотел принизить роль мистера Сколларда в твоей жизни или важность твоей веры. Напротив, я считаю все, чем ты поделилась со мной насчет Виндмаузского маяка и его смотрителя, весьма интригующим.
Джулиан ласково провел пальцами по ее скулам.
— И если я не говорил тебе этого раньше, то говорю сейчас: я нахожу, что твой энтузиазм, твой интерес к Жизни, столь волнующий и заразительный, является одним из самых пленительных твоих качеств. Никогда не старайся оправдываться или извиняться за него. И никогда, слышишь, никогда не давай ему исчезнуть. — Джулиан почувствовал необычное стеснение в труди. — Что касается маяка, который был твоим убежищем, то я рад, что у тебя были такое место и такой человек, к которому ты могла прийти.