– И время всякой вещи под небом. Вы опасный человек, мастер.
– Почему? – искренне удивился Клим.
– Потому что у меня начинает кружиться голова. – Намек был весьма прозрачен, а может быть, это был вовсе не намек. Карой говорила то, что думала, прекрасно зная, что он способен понять ее и по взгляду.
– Мне надо идти, – сказал он спустя минуту. – Если хотите, я провожу вас.
– Идите, я еще немного посижу.
– Вы обиделись?
– На что? Нет, все в порядке, мастер, просто хочу побыть одна.
Мальгин на мгновение прижал женщину к себе и отвел к столику, вырвавшись из плена музыки. На выходе оглянулся: Карой сидела совершенно прямо, положив руки на стол, и смотрела на воду.
«Разговор с умной женщиной сродни ловле тополиного пуха, – подумал Мальгин, – одно неосторожное движение – и пух улетел! Учись «ловить пух» осторожно, мастер… А я, кажется, испугался…»
Он вернулся, наклонился над ее плечом, сказал мягко:
– Не сердитесь, Карой.
– Я не сержусь, – сухо ответила она, не повернув головы. – С чего вы взяли? Насколько мне помнится, вы только что торопились уйти.
Он сел рядом.
– В таком случае выслушайте брюзжание человека, стоящего на пороге зрелости. Природа вас щедро наградила, вы красивая, решительная, смелая женщина. Но когда слабый пол начинает выполнять функции сильного – что остается делать мужчинам? Будьте мудрее, дайте нам – даже не право – хотя бы иллюзию уверенности в том, что решаем всегда мы. Ведь мы изначально не должны быть слабыми, амазонки же – только пример отклонения, подтверждающего правило.. Хотите на всю жизнь остаться амазонкой? Тогда мы вам не нужны. А если нужны – будьте чаще женщиной, и тогда мужчины будут спорить за право уступить вам первенство. Стоит вам только захотеть. А говорю я это лишь потому, что корабль моей судьбы уже разбился однажды о твердую волю сильной женщины. Я слишком поздно понял, что всегда все знать, все уметь и решать все может и киб-интеллект и что умение уступить и есть сила. Простите за длинную сентенцию, иногда я бываю невыносим. Даже себе. До завтра.
– Подождите, – быстро сказала Карой, бросив взгляд исподлобья.
Он снова присел на краешек стула.
– Она красивая?
Мальгин понял.
– Очень!
– А вы знаете, к кому она ушла? Я поняла так, что она… Кто ее… друг?
– Наш общий пациент, – сказал Мальгин после недолгого раздумья. – Даниил Шаламов.
Глаза у Карой сделались огромными и черными. Клим ободряюще кивнул ей и пошел к выходу, не оглядываясь больше. Чувствовал он себя скверно и был недоволен собой до глухой тоскливой досады. В душе росла уверенность, что он снова что-то сделал не так.
ГЛАВА 6
Ночь Мальгин провел плохо, третью ночь подряд после свалившейся на голову беды с Шаламовым, которая перевернула жизнь и поставила его перед необходимостью выбора и выхода из состояния флегмы. Спал он всего часа четыре, да и то с кошмарами, не помогли ни гипносон, ни аутотренинг. Тем не менее встал, заставил тело работать физически, для чего выбрал максимальный разминочно-тренировочный комплекс тайбо и после часовой нагрузки, холодного душа и завтрака почувствовал себя бодрее.
В институте сразу включился в обратную связь с Гиппократом, контролирующим работу всей медицинской аппаратуры, в том числе и реанимационных камер, а через него – с остальными членами ПР-группы, но все оставалось по-прежнему: Шаламов не выходил из коматозного состояния, а процесс перерождения его нервных тканей продолжался, хотя и значительно медленнее, чем в первое время. Никто из рисконавтов не внес никаких предложений, и Мальгин понял, что они подошли к пределу теоретических умопостроений, за которыми должно последовать действие. Свежих данных не поступало ни от медиков, ни от кибернетиков, ни от безопасников Ромашина.
Джума Хан сообщил Климу о том, что ксенопсихологи и кибернетики нашли наконец ключ к расшифровке записи маатанской информации, но обещали сообщить результаты перевода только к обеду. Эта новость несколько подняла общий тонус группы, а Заремба, дежуривший в клинике вместе с Каминским и не знавший, чем занять свою деятельную натуру на время, отведенное им пациентом, тут же испросил разрешения поработать с кибернетиками. Мальгин не возражал, хотя весьма сомневался в полезности этого шага.
В девятом часу утра Клим оставил Стобецкого с Биллом-старшим в реанимационной и, ничего никому не говоря, покинул институт, вспомнив о своем обещании. С помощью волевых усилий, хотя и не без борьбы, он загнал мысли о Купаве глубоко в «подземелье» души и «закрыл дверь на замок», понимая, что не сможет работать творчески и спокойно, поддаваясь чересчур эмоциональному калейдоскопу памяти.