– Не понял, повторите. С какого момента времени?
Шаламов сообразил, что для Джорджа он сознания не терял, разве что изменилась манера управления скафандром. Значит, его сомнения подтверждаются: в периоды забытья телом управляет та часть мозга, которая удерживает маатанскую память. Итак, формула его существования такова, что сознание и оба вида памяти подчинены человеку, за исключением «черных кладов», а подсознание и маатанская память – сформировавшемуся «черному»… Можно натворить дел… если не подчинить себе до остатка мозг. Необходимо срочно попытаться «присоединить» все ресурсы одному хозяину – ему, Шаламову.
– С какого времени дать запись? – повторил Джордж.
– С момента подхода к Маату.
– Даю запись.
Шаламов терпеливо выслушал скоростную запись происшедших за это время событий и в задумчивости прошелся по неровной поверхности какой-то плиты, венчавшей не то башню, не то колонну, пока не понял, что стоит на крыше одного из горловианских «храмов».
– Как я оказался на этом здании?..
Инк скафандра удивился, но задавать вопросы в духе своего хозяина запрограммирован не был.
– Вы просили Хранителя Пути отправить вас вслед за больным «черным человеком», и «струна» метро закончилась здесь, внутри здания.
– Этого следовало ожидать… я уже испытал однажды их систему мгновенного транспорта, правда, внутреннюю, но от внешней она, похоже, не отличается ничем. Значит, мой «черный приятель» тоже вышел здесь? Что ж, помаракуем, куда он мог отправиться, и двинемся искать. Никуда он отсюда не денется, если только не махнет куда-нибудь за пределы Горловины… что, кстати, вполне может статься.
Шаламов поднялся над «храмом», оглядел с километровой высоты панораму острова, заросшего вудволловым лесом, но на этот раз вид «развалин сгоревшего города» на него не слишком подействовал. Океан, окружавший остров, отсвечивал медвяной желтизной, был пустынен и неподвижен, лишь у побережья он серебрился рябью мелких волн. Тишина и покой. Мертвая тишина и мертвый покой. И все же что-то здесь было не так, Шаламов мог поклясться, что пейзаж во время его первого пребывания на Страже был иным.
Озарение пришло, когда он обратил внимание на цвет неба – темно-розовый, вишневый на горизонте, а раньше он был гораздо светлее. Выходит, Горловина перестает излучать свет, а это значит, что Страж Горловины уже не сможет долго сдерживать схлопывание «серой дыры» в «струну», и времени до этого момента осталось не так уж и много. Еще чуть-чуть, и одна из последних оставшихся дверей в иные миры закроется, и соответственно маатане останутся совсем без присмотра…
Шаламов пожал плечами, пытаясь сориентироваться. Он уже решил, что будет делать дальше, «Черный человек» бежал в Горловину не ради ее красот, маатане меньше всего были романтиками в человеческом понимании, способными к эстетическому созерцанию гармонии чужих пейзажей, они признавали только собственные картины и собственное искусство, и целью маатанина была, конечно, сама «серая дыра» – и путь его туда. Однако, не имея проникателя, он вряд ли добьется цели, а значит, искать его надо где-то на Страже или на форпосте Границы… куда можно добраться и с любого острова, где есть скелеты Хранителей Пути. И Шаламов повернул к «храму», откуда только что вышел.
Первые две попытки выйти к форпосту привели спасателя на два астероида, расположенные один за другим в глубине Горловины. Это были, по сути, «автоматы поддержки оси», давно потерявшие свое значение; астероиды были окутаны текучим и тяжелым черным дымом толщиной в полметра, не желающим испаряться в космос и быстро оседающим после взбаламучивания. «Дым» этот, конечно, дымом не был, вероятно, вблизи поверхности астероидов происходили какие-то полевые процессы, визуально наблюдаемые как дым, зато в результате свет он поглощал стопроцентно.
С третьей попытки использования «горловианского» метро Шаламов оказался на борту какого-то архисложного левиафана, описать форму которого не смог бы и профессиональный математик или кристаллограф. Любопытства это космическое чудо у Шаламова не вызвало, и он продолжал методично входить и выходить в туннель переброса, пока не очутился на острове планеты-куба, который по какой-то ассоциации показался ему тоже знакомым.
Поднявшись повыше, спасатель убедился, что остров – тот, который ему нужен (спутать с другим было невозможно); однако на том месте, где когда-то сел маатанский проникатель с «Кентавром» на горбу, угрюмо блестел глазурью колоссальный провал строгой цилиндрической формы, достигавший в диаметре не менее трех километров и с уходящими примерно на такую же глубину стенами. Шаламов завис над его краем, молча вглядываясь в слоистые стены. Накатила волна боли, втянулась в голову, царапнула глазные яблоки. И сразу пришло ощущение, будто в голове проросла почка, лопнула бесшумно и безболезненно, и под черепной коробкой раздался темный, равнодушный, щекочущий голос: