Молния разрывает небо и превращает море – хаос вокруг меня – в четкий рельеф. Белый застывший снимок ада. Волны вдруг становятся похожими на горы, а пространства между ними – на черные бездонные пропасти. Когда свет снова исчезает, я смотрю вверх на темное небо, вниз на темное море. И снова на эти золотисто-желтые сферы. Я был неправ. Здесь нет покоя.
Я отталкиваюсь от скалы и пытаюсь плыть к берегу, но тут же погружаюсь. Вода засасывает меня, как торфяное болото. Ужас отнимает последние силы и выталкивает меня на поверхность, где я барахтаюсь и задыхаюсь, пока костяшки пальцев снова не ударяются о камень. Я начинаю кричать. Махать руками. Пытаюсь вскарабкаться на то, что осталось от скалы, чтобы они могли меня увидеть. Чтобы они знали: я не хочу этого. Я хочу вернуться. Я хочу вернуться домой.
В течение долгих и страшных секунд я думаю, что они не видят, что они не понимают. А потом, в течение еще более долгих и ужасных секунд – что они видят и им все равно. Но потом я замечаю Чарли, бегущего по песку. Слышу его голос, четкий и сильный, звучащий громче нарастающего шторма, громче разъяренного моря:
– Он хочет вернуться!
А потом огни перестают быть неподвижными.
Кенни и Чарли спускают ялик – большой, по меньшей мере шестиместный – в море недалеко от мыса. Но прибой слишком силен; даже с помощью двух других гребцов – кажется, Джимми и Брюса – они не могут продвинуться вперед, не могут одолеть роковую полосу.
Большинство фигур уже спустились с обрывов. Пляж озаряется ослепительными огнями, похожими на беспорядочно мечущихся светлячков. Но некоторые фигуры остаются неподвижными: одинокие точки на фоне неба, которые приковывают к себе мой взгляд, заставляют сосредоточиться, напоминают о моей матери.
Ветер становится все более свирепым. Он воет и рикошетит от скал и мысов. Волны колотят меня, разбиваясь о скалу бесконечными наскоками. Все больше людей помогают столкнуть ялик в море. Их так много, что я не могу их узнать, так много, что я перестаю видеть лодку вообще, но наконец она движется вперед, и я вижу, как на борт взбираются люди, судорожно пытаясь выгрести из прибоя. На мгновение кажется, что им это удастся – ялик поднимается на волну раз, другой, но затем ветер снова меняется, и следующая волна ударяет в левый борт, опрокидывая команду в море. Я слышу их крики, вижу, как они пытаются справиться с перевернутой лодкой, но море швыряет ее обратно на берег, увлекая вместе с ней и эти фигуры.
Гром гремит, возвещая о начале ледяного быстрого дождя, который колотит по моему черепу. Молнии трещат и вспыхивают, а море вздымается все выше. Настолько высоко, что в белом свете эти волны кажутся небом. Как будто в мире больше не осталось ничего. Соль жжет глаза и горло. Спазмы сотрясают меня, заставляя зубы стучать, сердце замирает, делая долгие паузы.
Вокруг ялика снова толпятся люди, толкают его обратно в волны. Но двое бегут к отвесным скалам, быстро поднимаются и устремляются на восток. В том, кто бежит впереди, я узнаю Джимми: он, должно быть, идет за своим катером, а может, за подвесным яликом, вытащенным на причал в Баг-Фасах. Я не знаю, кто следует за ним, но знаю только, что это не Чарли. Потому что он обещал мне, что не уйдет. Я вижу, как он снова забирается в ялик вместе с тремя другими, гребет и гребет против моря и прилива. И я задерживаю дыхание в груди, когда ветер и течение подталкивают их ближе, ближе.
Но недостаточно близко. Менее чем в пятидесяти ярдах от моей скалы ветер отбрасывает их на запад, в тень мыса, а море там волнуется все сильнее, грозя разбить их о скалы. И я издаю крик, высокий и протяжный, когда именно это и происходит: ветер хватает ялик и кружит раз, другой, прежде чем бросить на скалы. Я не слышу звука удара – из-за ветра, грома и хлещущего дождя, – но слышу крики и вопли на берегу. При очередной вспышке молнии я вижу, как лодка разлетается на куски, как оказавшиеся в море люди судорожно плывут обратно. Наконец их выплевывает на берег.
Когда все они встают, я выдыхаю воздух и пытаюсь сделать еще один. Смотрю на эти прыгающие огоньки, на эти обмякшие и потерпевшие поражение фигуры на берегу. Ялика больше нет. Даже если Джимми удастся провести катер вокруг Эйлан-Бик и всех этих мысов, это займет слишком много времени. Дождь переходит в ливень, а затем в град, твердый и неумолимый. Гигантские волны бьют и давят меня. Я стал таким тяжелым, что не могу удержаться на скале. Я не могу грести достаточно сильно, чтобы оставаться на плаву. Я проглотил слишком много моря; мой живот кажется твердым и переполненным, но все равно каким-то пустым. Мое изнеможение не похоже ни на что испытанное когда-либо прежде – свинцовое и безнадежное, как беззвездное черное небо.