– Тогда спасибо, – говорит Келли. На мгновение на ее лице вновь возникает отстраненное выражение, но потом оно исчезает. – За то, что доверилась мне.
И когда она отворачивается, чтобы приготовить пасту, я снова оказываюсь в той маленькой, душной комнате в крематории. Мебельная полироль и вянущие лилии. Мамин гроб на застланном тканью возвышении – открытый, потому что она всегда страдала клаустрофобией; ей постоянно снились кошмары о том, что ее похоронили заживо. Негромкий гул разговоров, редкое откашливание или скрип половиц. А я поначалу ничего не делала, просто стояла и смотрела на возвышение. Смотрела на демона, сидящего на корточках рядом с маминым гробом, – костлявого, безволосого, со слишком большим количеством зубов во рту, похожих на плохие протезы. Слушала, как его когти скребут по лакированному полу на протяжении всех речей и песнопений. А потом, в конце, наблюдала, как он повернулся и ухмыльнулся мне, прежде чем забраться в мамин гроб и попытаться задвинуть его крышку.
Хотя я редко помню то, что происходит со мной в маниакальном периоде, я помню все это. Бледное от пудры лицо мамы, ее тонкие руки, скрещенные на груди. Его запах, похожий на запах гниющих листьев. Тень, которую он отбрасывал на ее желтое шелковое платье, когда забирался в гроб. Я помню, сколько людей потребовалось, чтобы удержать меня, не дать мне вытащить из гроба тело матери. Я помню свои крики. И помню страх. Ничего подобного я никогда не испытывала. Как конец света. Или, что еще хуже, начало нового.
Глава 6
Когда мы с Келли входим в паб через служебную дверь, я замечаю всеобщие – почти осязаемые – усилия не смотреть в нашу сторону, и мне почти хочется рассмеяться. А потом убежать. Вместо этого я так же старательно смотрю на ковер с узором пейсли, пока Келли ведет меня к барной стойке. К тому времени, как мы добираемся до места, негромкий гул голосов возобновляется, хотя я ни секунды не сомневаюсь, что разговор идет в основном обо мне.
Джиллиан оборачивается от кассы и одаривает меня улыбкой – неожиданно для меня.
– Келли говорила, что вы придете к нам сегодня вечером; мы вам очень рады.
– Спасибо. – Я все еще чувствую на себе чужие взгляды, и моя ответная улыбка получается слишком напряженной, слишком долгой.
– Что вы будете?
– Немного белого вина, пожалуйста.
– То же самое для меня, будь добра, Джиллиан, – говорит Келли, протягивая десятку.
Я бросаю взгляд на глянцевую плитку за витриной с бутылками, отражающую движение в зале у меня за спиной.
– Они всё еще смотрят?
– Не обращай на них внимания. – Келли ухмыляется. – Представь, что ты на Центральной линии метро.
Когда Джиллиан возвращается с напитками, я взбираюсь на табурет рядом с Келли, и мы чокаемся бокалами.
– Твое здоровье. Значит, ты и Джаз. Вы…
– Господи, нет! Ему около сорока с чем-то лет. Он просто славный парень. И очень хорошо относится к Фрейзеру. Он помог мне, когда я только начала работать в пабе посменно, и я думаю… Я имею в виду, что сейчас я, наверное, использую его в своих интересах – я понимаю, что это обман… но я просто очень рада, что в жизни Фрейзера есть хоть одна достойная мужская фигура. – Она делает паузу. – Отец Фрейзера – козел. Из-за него нам пришлось уехать из Глазго.
– Извини. Это…
Кто-то сильно толкает меня в плечо, и я проливаю вино на барную стойку и подол платья. Обернувшись, обнаруживаю, что смотрю прямо в красное от гнева лицо Алека Макдональда.
– Тебе здесь не рады.
Прежде чем я или Келли успеваем что-то сказать, Брюс Маккензи отпускает рукоять пивного насоса и направляется к нам.
– Алек, теперь только я решаю, кому здесь рады, а кому нет.
– Она…
– Добро пожаловать. – Брюс кладет ладони на барную стойку и наваливается на нее. – Все ясно?
Я смотрю на свои колени, пока не ощущаю, как жар, исходящий от Алека – порожденный его яростью – отдаляется, и тогда я делаю вдох и поднимаю глаза на Брюса.
– Спасибо.
Он с минуту всматривается в меня своими темными глазами, а потом кивает:
– Не беспокойтесь.
– Не обращайте внимания на Алека, – замечает Юэн, торчащий у стойки чуть дальше. – В этом мире нет человека, который не раздражал бы его.
Он стоит рядом с женщиной, невероятно элегантной в шелковой блузке, льняных брюках и со сложной прической, которая каким-то образом умудрилась пережить гебридский ветер в полной сохранности. Она одаривает меня улыбкой, не столько любопытной, сколько вежливой.
Юэн хмурится.
– Полагаю, теперь вы знаете, почему?