К шестнадцати годам Есеня неплохо разбирался в качестве и выплавке стали - гораздо лучше отца, потому что тот никогда ни на шаг не отступал от готовых рецептов и слушал лишь благородного Мудрослова: именно в его присутствии выплавляли булат, по его команде ставили тигель в горн, по команде вынимали, по команде охлаждали - Есеня давно понял, чего Мудрослов добивается и как, но и тут отец Есене не доверял; наоборот, его почему-то раздражали попытки сына усовершенствовать процесс. Отца сильней волновало умение делать что-то руками, а тут Есеня явно подкачал: за что бы он ни брался, все выходило у него кособоким.
Поэтому больше всего на свете Есеня ненавидел кузницу и больше всего любил убегать из дома. Ночку-другую побродить вокруг города, посмотреть на звезды, подумать о том о сем. Жаль, что ни за какие деньги нельзя было сделать так, чтобы никогда не возвращаться домой.
Лучше бы незнакомец дал ему серебреник. Золотой и разменять-то будет трудно. Есеня уныло посмотрел на медальон, болтавшийся на цепочке: продать за пару серебреников, что ли? Благородный обещал найти и убить… Ну да выкрутиться всегда можно.
Дождь насквозь промочил рубаху, с волос текло за шиворот, спина болела, пальцы плохо гнулись, и Есеня совсем приуныл. Зачем незнакомец дал ему этот золотой? Только душу растравил. На улице стемнело окончательно, и Есеня подумал, что пора возвращаться к ребятам. У него оставалось еще четыре монетки, хватило бы всем по пиву и завтра на хлеб.
Но как только он поднялся на ноги, у ворот раздался топот копыт, и не меньше полутора десятков стражников, с факелами и криками, въехали во двор. Бояться Есене было нечего, но ему почему-то совсем не хотелось, чтобы на него смотрели подозрительно или хватали за руки, расспрашивая, что он тут делает. Однако и пересилить любопытство он не мог: что это понадобилось стражникам в кабаке так поздно вечером?
Есеня осторожно подкрался к окну: стража что-то искала, и искала так упорно, что всех, кто сидел за столами, раздевала донага и перетряхивала одежду. Сверху вытащили голую девку с престарелым любовником, подняли на ноги вусмерть пьяных приезжих разбойничьей наружности. Когда обыск ничего не дал, перевернули вверх дном весь кабак, перебив гору посуды.
- Кто тут еще был сегодня вечером? - спросил старший из стражников у хозяина. Тот и так трясся, как мокрая мышь, а тут и вовсе начал заикаться.
- В-в-возняк был… Еще двое де-деревенских, я их не знаю… Но они давно ушли, днем. Жмуренок куда-то делся, весь вечер тут торчал, и пиво не допил - вон его кружка стоит. А больше… в-в-вроде, все еще тут…
И тут до Есени дошло: они ищут медальон! Не так трудно было сложить два и два. Незнакомец спихивает ворованную вещицу первому встречному, через пять минут его хватают, медальона не находят - куда он мог его деть? Только спрятать или отдать кому. Есеня поспешил оторваться от окна и пробрался к дырке в заборе. И вовремя: стражники, ругаясь, выпроводили всех за ворота и принялись искать во дворе. Смотреть на их бесполезное занятие Есене стало скучно, и он быстренько догнал ребят, направлявшихся к дому.
- Ты где был? - спросил Звяга.
- Стражников видал? - Сухан был полон впечатлений.
- Видал, как они у вас в заднице чего-то выискивали, - хохотнул Есеня.
- Сволочь. Сам, небось, на дворе прятался?
- Ага, - Есеня расплылся в довольной улыбке. - Эх, приключений мне хочется! А то просидели, как придурки, весь вечер.
- Какие приключения, ночь уже. Домой пора, спать. - Звяга посмотрел по сторонам.
- Ну и иди спать, тебя никто не держит. А мы с Суханом к белошвейкам пойдем. Я тут узнал кое-что.
- Что? - хором спросили оба приятеля.
- У них с чердака можно в спальню спуститься, ночью чердак не запирают. Они там белье сушат - и окно, и дверь открыты.
- Ага, - недоверчиво посмотрел на него Звяга, - а как ты на чердак-то влезешь?
- Я-то влезу, не боись!
В швейной мастерской работали молодые девицы - не столько городские, от которых проку было маловато, сколько деревенские. Иногда одна белошвейка кормила пяток своих братьев и сестер, принося в дом больше, чем отец семейства. В деревне жили бедно, гораздо хуже, чем в городе. Поэтому и замуж они не торопились. Правила в мастерской действовали строгие: после заката выходить на улицу девушкам запрещали, чтобы не гуляли по ночам, а потом не спали за работой. Впрочем, белошвейки свободой нравов мало отличались от продажных девок, только денег за любовь не требовали. Охраняла их старая ведьма по имени Жура. Говорят, в молодости звали ее Журава, но, глядя на нее, трудно было в это поверить. Это она придумала запирать мастерскую снаружи, а на окна вешала тонкую нить, чтобы утром проверять: открывали их девушки или нет.