И тут же спросила:
— Сергей, а куда мы пойдём?
— К тебе домой, конечно же, — ответил я.
Подставил Ельцовой локоть — та вцепилась в него крепко, будто в спасательный круг.
Светочка завороженно смотрела мне в лицо: на мою улыбку.
— Показывай дорогу, — велел я.
Покачнул тортом. Света кивнула.
На мгновение фонарь над нашими головами засветил ярче, словно в него ударила небольшая молния.
Тюлевая гардина на окне чуть покачивалась. Сквозь неё в комнату проникал тусклый уличный свет. Я рассматривал застывшие напротив окна Светочкиной квартиры ветви каштана. С кровати не видел ни основание ствола дерева, ни верхушку каштана — лишь его густую тёмную крону, что находилась на уровне второго этажа (мне чудилось, что сквозь листву я разглядел небо и крохотные пятна звёзд). Я зевнул. Приподнялся, взял с тумбочки часы, застегнул на запястье кожаный ремешок. Сел, свесил с кровати ноги. Рядом со мной пошевелилась Ельцова. Она открыла глаза, отыскала взглядом моё лицо. Я не понял, увидела ли она в темноте мою улыбку. Светочка протянула руку — щёлкнула выключателем на торшере. Спальню заполнил желтоватый свет.
— Серёжа, ты куда? — спросила Ельцова.
Она натянула одеяло: прикрыла грудь. Поправила причёску.
Я отметил, что на её губах не осталось следов помады, а вокруг зелёных глаз женщины появились тёмные разводы. Обессиленная Светочка задремала радом со мной, не смыв косметику. Её платье я увидел на кресле рядом с моими штанами. Вспомнил, что сам его туда бросил, как и «новое польское» нижнее бельё Ельцовой.
Сказал:
— Ухожу.
— Уже? — спросила Света. — Так рано?
— Пора на пробежку, — сообщил я.
Встал, почувствовал на ягодицах женский взгляд. Не обернулся — натянул подобранные с пола трусы. Невольно усмехнулся: мои семейники производства местной швейной фабрики не походили на модные боксеры от «Calvin Klein». Поднял с кресла брюки. Убедился, что те не помялись: стрелки всё ещё выглядели чёткими.
Света следила за тем, как я надевал брюки. И будто соображала: пошутил я или сказал правду.
Она стрельнула взглядом за окно.
— Но… ещё ночь, — сказала Ельцова. — Завтра… сегодня же воскресенье!
— Уже начнётся рассвет, когда приеду в общагу, — сказал я. — Самое время для пробежки на свежем воздухе.
Ельцова покачала головой.
— Пробежка? — произнесла Света. — Ты сумасшедший.
Я пожал плечами, провёл рукой по кубикам пресса на своём животе — стряхнул с них женский взгляд (тот переместился на мою грудь, погладил мои плечи). Подумал о том, что с такой жадностью и восхищением на моё тело не смотрели ни Варвара Сергеевна, ни Марго. Светочка моих прошлых любовниц в этом плане превзошла. «Как и размером груди», — промелькнула в голове мысль.
Ельцова её словно услышала. Она отбросила одеяло, села. Выпрямила спину, но чуть отклонилась назад (удерживала равновесие). Я разглядывал её тело — невольно сравнивал фигуру Светы с фигурами Вари и Марго. Пришёл к выводу, что в конкурсе сравнений, без сомнения, победила Маргарита Лаврентьевна. Но Светочка и Варвара Сергеевна делили почётное второе место.
— Серёжа, ты… придёшь ещё? — спросила Ельцова.
Я надел рубашку, поочерёдно застегнул пуговицы на рукавах.
Спросил:
— Помнишь, о чём мы говорили?
Ельцова кивнула.
— Помню, — сказала она. — Ты на мне не женишься.
Светочка дёрнула плечами — я полюбовался последствиями этого движения.
— Я уже была замужем, Серёжа, — сказала Ельцова. — И больше туда не стремлюсь.
Она усмехнулась и сообщила:
— Там плохо кормят.
Стряхнула прилипшее к её плечу крохотное пёрышко. Снова подняла на меня глаза.
— Тогда увидимся в субботу, — сказал я. — Встречу тебя после работы.
Ельцова печально вздохнула.
— Как долго… — сказала она. — Я буду ждать, Серёжа.
Я улыбнулся, заправил рубашку в брюки. Надел пиджак. Не отказал себе в удовольствии: напоследок снова полюбовался шикарной грудью Светочки.
Взглянул и на украшенный тонкими складками кожи живот Ельцовой: туда, где в моей прошлой жизни появилась «дырень» «больше пяти сантиметров в диаметре».
Небо посветлело. А местами и окрасилось в яркие цвета зари. Красная полоса рассвета отражалась в окнах домов. Фонари ещё работали. Но их свет уже выглядел бледным. Всё больше пробудившихся птиц вплетали свои голоса в какофонию уличных звуков. На прятавшейся за пятиэтажками проезжей части громыхали трамваи и автомобили. Гулко звучали мои шаги (других пешеходов по пути от трамвайной остановки до общаги я не встретил). Шелестела листва: под утро усилился ветер. Я то и дело зевал, прикрывал рот рукой. Подходил к входу в общежитие: размышлял, не смотрел по сторонам.