Она покачала головой, усмехнулась и сообщила:
— Правильно сказал Ницше: дружбу не планируют…
— Лена не получила твою телеграмму, — сказал я.
Настя вскинула голову. Её глаза сверкнули — в них отразился свет люстры.
— Не может быть! — заявила она. — Я трижды перепроверила адрес!..
— Не получила, — повторил я, — и не узнает о твоей телеграмме в ближайшие две недели. Точно тебе говорю. Твой Ницше умный мужик. Что он говорил о поездках студентов в колхоз на картошку?
Настя чуть склонила на бок голову.
— Про какую картошку? — переспросила она.
— Студенты МехМашИна разъехались по ближайшим колхозам, — сообщил я. — Борются там за урожай. И Лена Котова в том числе. Лена уехала третьего сентября. Вернётся тридцатого числа вечером. Вот тогда ей родители и скажут о твоей телеграмме.
Бурцева дёрнула плечами.
— Какой ещё колхоз? — повторила она.
Сощурила глаза.
— Вы же перешли на второй курс, — заявила Настя. — На картошку ездят только первокурсники.
Она нахмурилась. Я покачал головой.
— Это у вас, в МГУ, такие правила. В МехМашИне считают иначе. Вся моя группа ещё в начале месяца укатила собирать арбузы. В том числе и Лена Котова. Так что о вашей шутке с телеграммами она узнает не скоро.
Воцарившуюся в столовой тишину нарушало лишь монотонное тиканье часов. Часы я взглядом не отыскал — сообразил, что находились они в одной из соседних комнат.
Бурцева взглянула на отца.
— Папа, это правда? — спросила она. — Лена сейчас в колхозе? Папа, ты знал об этом?!
Настя говорила спокойно, но мне показалось: это спокойствие обманчиво.
Евгений Богданович приподнял брови. Посмотрел на дочь «добрыми» глазами.
— Ты слишком хорошего мнения обо мне, дочь, — сказал он. — По долгу службы я знаю многое и о многих. Но я не знаком с правилами отправки студентов на уборку урожая, установленными в каждом отдельно взятом учебном заведении СССР.
Бурцев указал на меня рукой.
— Я распорядился, чтобы нам сообщили, если Сергей Чернов или Лена Котова купят билет до Москвы, — заявил он. — Как я тебе и обещал. Но я не устраивал слежку за твоими друзьями из Новосоветска. Да! это так, хоть ты мне и не веришь.
Бурцева печально вздохнула.
— Жалко, что Лена не приедет, — сказала она. — Она так мечтала, что мы с нею побываем в театре. В Театре сатиры сейчас «Женитьба Фигаро» идёт. Я смотрела. Лене бы этот спектакль точно понравился.
— В следующий раз побываешь в театре со своей Леной, — сказал Бурцев. — Раз уж ты ей это пообещала.
Он посмотрел на меня — «по-доброму».
И попросил:
— А скажи-ка мне, Сергей Чернов. Почему ты не поехал в колхоз вместе с сокурсниками? Ты, как я понял, Настину телеграмму получил. А значит, был вчера дома. Или тебя проблема борьбы за урожай не заинтересовала?
Мне показалось: он не направил мне в глаза ослепляющий луч света только потому, что под рукой у него не нашлось подходящей лампы.
Настя одарила меня пропитанным любопытством взглядом.
Я пожал плечами и сообщил:
— Так уж получилось, Евгений Богданович. Поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся — гипс. Всё почти как в том кино. Не повезло. Я руку сломал накануне поездки. Вот эту.
Я показал Бурцеву левый кулак.
— Сломал?!
Настя испуганно прижала к своей груди ладони.
— Сломал? — недоверчиво переспросил Евгений Богданович.
Он выразительно указал взглядом на мою исправно функционирующую руку и приподнял правую бровь.
— Да, сломал, — повторил я. — Но это ещё первого сентября случилось. А гипс буквально перед поездкой в Москву сняли. На мне все раны быстро заживают. Потому что ем мясо с кровью. Так что не переживайте. Морду вашему Володьке набью качественно… я — раз больше некому.
Я выразительно взглянул на свои кулаки. Чётко уловил, что он меня сейчас пахло поездом.
Настя всплеснула руками. Дважды моргнула, будто в растерянности.
— Серёжа, да ты что! — воскликнула она. — Не нужно никого бить! Я же тебя не для этого позвала. Я же только хотела, чтобы папа убедился… А то он не верил… говорил, что дружбы не бывает — есть только взаимная выгода. Да и вообще: Серёжа, прости меня, пожалуйста!
Она подняла на меня взгляд, капризно скривила губы.
— На самом деле я поступила, как полная дура, — сказала Бурцева. — Теперь я это поняла. Мне двадцать лет, а повела себя, как ребёнок. Из-за какого-то дурацкого спора с отцом… устроила всё это. Ты из-за меня целые сутки трясся в поезде… Сергей, мы деньги за билеты тебе вернём!
Она спросила у отца: