— Серёжа, я блокнот не взяла.
Я повернул голову — увидел на стене уже слегка пожелтевший от времени и от табачного дыма плакат-афишу. Шагнул к нему, подцепил край плаката пальцем. Резко дёрнул его — оторвал от афиши клочок размером с две мои ладони, протянул его Миронову.
Андрей Александрович задумчиво взглянул на обрывок плаката. Озадаченно хмыкнул. Взмахнул над клочком бумаги дымящейся сигаретой, словно волшебной палочкой. Посмотрел сперва на меня, затем на Настю. Застенчиво улыбнулся.
— Знаете, друзья, у меня есть идея получше, — сказал он. — Один момент. Я сейчас вернусь.
Миронов положил сигарету в стоявшую на узком подоконнике пепельницу и поспешил мимо меня по коридору. Ширвиндт вынул изо рта трубку и отвлёк Настю очередным вопросом. Он спросил, понравилось ли Бурцевой сегодняшнее представление. Настя закурила, с видом бывалого театрального критика перечислила только ей очевидные достоинства и недостатки сегодняшнего спектакля. Александр Анатольевич кивал головой, пыхтел табачным дымом. Поглядывал мимо моего левого плеча. Шаги Миронова я не услышал — заметил радостное облегчение во взгляде Ширвиндта (Александр Анатольевич уже несколько минут кивал в ответ на критические высказывания и похвалы Бурцевой). Настя замолчала, обернулась. Я последовал её примеру: тоже повернул голову.
— Вот, нашёл! — заявил спешивший к нам Миронов.
Андрей Александрович взмахнул чёрно-белой фотографией формата восемнадцать на двадцать четыре сантиметра.
— Это фото с нашей репетиции, — сообщил он. — Мне его ещё на прошлой неделе принесли. Так и не унёс домой: будто знал, что пригодится. Тут и я, и Саша. Мне кажется, что это лучший материал для написания дружеского послания.
Бурцева взмахнула руками.
— Андрей Александрович! — воскликнула она. — Гений — он гений во всём! Вы — гений!
Миронов скромно опустил взгляд. Взял из Настиных рук ручку и сказал:
— Мне написать импровизацию, или вы продиктуете послание?
— Продиктую, — ответил я.
Андрей Александрович перевёл взгляд на меня — его улыбка не угасла. Кивнул.
— Говорите, Сергей, — сказал Миронов. — Только, будьте добры, помедленнее: я записываю.
От Театра сатиры до дома Бурцевых мы поехали на всё той же чёрной «Волге»: Елизаров встретил нас после представления около главного входа в театр.
По дороге мы с Настей обсуждали спектакль и встречу с известными актёрами. Фото с автографами Настя не убрала в сумку — держала его в руках. Даже когда курила.
Машина свернула на Кутузовский проспект, когда я сообщил Бурцевой, что утром уеду. Настя растеряно похлопала глазами. Сказала, что занятия в МехМашИне начнутся только на следующей неделе. И что «у нас есть ещё несколько дней». Но я ей напомнил, что не задумывал в сентябре поездку в Москву. Заявил, что меня сейчас в Новосоветске дожидались родители. Рассказал: мы с отцом запланировали, что до конца сентября «подлатаем» крышу летней кухни и привезём «на зиму» уголь.
— Папа сам не справится.
— Но я думала…
— Я обещал, Настя. Красную площадь, Мавзолей Ленина, ГУМ, ЦУМ и прочие достопримечательности Москвы посмотрю в следующий раз. Если пригласишь в гости. Сейчас на экскурсии нет времени.
Я покачал головой, посмотрел на влажно заблестевшие Настины глаза.
Сообщил:
— Мой поезд отправится от платформы Павелецкого вокзала завтра в шесть утра.
Бурцева заявила, что ждёт меня в гости зимой во время каникул. Не только меня, но и «всех наших». Сказала, что напишет Лене письмо и озвучит своё приглашение в нём.
Мы с Настей болтали до полуночи. Пока Евгений Богданович в приказном порядке не завершил наши посиделки. Примерно в два часа ночи я снова слышал голоса Бурцевых — в прихожей около двери в гостиную, где я спал.
Евгений Богданович выпроводил меня из своей квартиры, когда его дочь ещё не проснулась. В придачу к моей сумке (потяжелевшей от книг и пластинок) он вручил мне ещё одну. От той пахло копчёной колбасой.
— Родителям отдашь, — приказал полковник КГБ. — Это им небольшой презент. Из Москвы.
Я поблагодарил Бурцева. Попрощался с ним «до зимы». В подъезде у двери меня встретил Елизаров. Лейтенант отконвоировал меня к машине. В салоне «Волги» он вручил мне белый конверт.
— Оперативно, — похвалил я.
Вынул из конверта одну единственную фотографию (форматом десять на пятнадцать сантиметров). Цветную!
— Неплохо смотримся, — сказал я. — Как настоящая дружная семья.
Елизаров усмехнулся, но промолчал.
В поезде я почти всё время спал.