Теперь я понимал, что не остался в тот день в институте по двум причинам. Меня официально не позвали на сборище комсомольской верхушки института (я продемонстрировал, что меня собрание не интересовало). И потому что профессор Баранов назначил несправедливые сроки сдачи домашек (хотя я на ту работу потратил меньше часа — весь оставшийся вечер десятого октября пил вместе с Кириллом и Артурчиком пиво и бренчал на гитаре). О том, что Широва не явилась вечером в общагу, я узнал только утром на следующий день (по пути в институт). Этот момент стал первым ярким слайдом того дня, который сохранился в моей памяти. В прошлой жизни (в начале октября) Широва обычно ждала меня утром на углу общаги (примерно так же, как меня сейчас перед занятиями в институте дожидалась Котова). Но одиннадцатого октября я её на обычном месте не увидел.
Я поинтересовался, где Лариса, у Наташи Тороповой. Тогда Наташа реагировала на мои вопросы спокойно. Она ответила, что Широва не ночевала в своей комнате. Помню, что разозлился тогда. Я тут же отыскал Ингу Рауде — комсорг рассказала, что вчера после собрания комсомольцы с нашего курса наведались в гости к секретарю комитета комсомола института: к Вениамину Сельчику. Инга говорила о «проработке структуры» каких-то комитетов и «уточнении планов оргработы» — те её слова пролетели мимо моих ушей. Я услышал только, что у Сельчика девчонки (парни туда не пошли) не только совещались на комсомольские темы, но и слушали музыку «Битлз», танцевали и пили вино. Инга с усмешкой сообщила, что Лара вчера тоже «немного выпила». По словам Рауде, этого «немного» стало для Шировой «многовато»: Лариса быстро опьянела и уснула «прямо за столом».
Инга сказала тогда, что «собрание» у Венчика завершилось поздно вечером. Девчонки вернулись в общагу до её закрытия. Широву оставили в квартире Вени Сельчика: не разбудили. Рауде пошутила, что Ларисе опасно возвращаться домой мимо пивной бочки: «нанюхается и уснёт прямо на улице». Я запомнил, что поведение Шировой меня тогда возмутило. Но злился и из-за того, что не дождался «вчера» в институте окончания того злополучного собрания. Одиннадцатого октября (в мой последний учебный день в МехМашИне) я отучился буднично — от предыдущих дней октября его отличал лишь тот факт, что рядом со мной на лекциях и во время перемен не было Ларисы Шировой. Лара в этот день в институт так и не пришла. Поэтому я после занятий пошёл не к себе в комнату — отправился вместе с Наташей Тороповой в женский корпус. Там я и увидел Широву.
Опухшее от слёз лицо лежавшей на кровати Ларисы — эта картинка стала вторым ярким слайдом того дня. Я точно запомнил, что при виде Лары у меня из головы мгновенно выветрились все упрёки и язвительные шутки, которые я придумал за тот день. Такой расстроенной и потерянной я Ларису никогда не видел: ни до того дня, ни даже после. Мне запомнился витавший в комнате коктейль из запахов цветочного парфюма и спирта. И свежий запашок алкоголя, что я уловил в дыхании Шировой. Я увидел на столе пустую кружку и баночку со спиртом, которую девчонки хранили «в медицинских целях» (отметил, что уровень жидкости в ней опустился на толщину пальца ниже середины). Не заметил на лице Ларисы следы от косметики. Но разглядел там ещё влажно блестевшие извилистые полоски, соединявшие Ларины глаза и рыжие пряди волос на висках.
Запомнил я, как Широва судорожно всхлипнула при виде меня. Что было дальше — эти воспоминания будто заволокло туманом. Сквозь этот туман проглядывались моменты, когда Лариса прижимала лицо к моей груди и рыдала: жалобно, словно раненный щенок. Помню, как она мне что-то твердила о «лямочках» на бюстгальтере. И о своей одежде, с которой утром «всё» было «неправильно». Многие из Лариных фраз отложились в моей памяти не дословно, будто я тогда просто не поверил в них. Выделил из потока жалоб и признаний лишь самые важные моменты. Ларе тогда казалось, что у неё и у Вени Сельчика ночью «что-то было». Твердила мне, что ничего не помнила: будто проспала всю ночь. И тут же сыпала жалобами и догадками, подтверждавшими (с её точки зрения): ночью она «не только спала». Я запомнил, как Лариса вцепилась в мою одежду…
Воспоминания о том, как мчался от комнаты девчонок к выходу из общаги, не сохранились в моей памяти. А вот в том, что днём одиннадцатого октября ярко светило солнце, я не сомневался: оно едва ли не ослепило меня, когда я выбежал из женского корпуса. Ещё меня тогда ослепляла клокотавшая в моей душе ярость. После мне рассказали, как я «грубо» толкнул шагавших к общежитию студенток — тогда я их попросту не заметил. Не знаю и того, куда именно тогда я бежал: к главному зданию МехМашИна или к трамвайной остановке. Потому что на площадке рядом с пивной бочкой я встретил Венчика. Секретарь комсомольской организации Новосоветского механико-машиностроительного института шагал с кожаным портфелем в руке. Довольный жизнью. Я запомнил счастливую улыбку Сельчика. Которую без промедления буквально размазал по его лицу кулаком.