Но угрожавшая колоссу опасность не была делом рук человека. В космосе происходили процессы таких масштабов, которых людям с их тараканьими силами никогда не достичь.
Светило выбрасывало из себя миллионы тонн плазмы в секунду, «солнечный ветер» подхватывал и нес во все концы Солнечной системы плотные рои заряженных частиц. Отраженным светом горел естественный спутник Земли. Полыхали радужными огнями Меркурий и Венера. Их жители, если бы такие имелись, могли бы наблюдать яркую иллюминацию круглые сутки.
Корпус боевой платформы был не чета гражданским спутникам связи. От рядовой солнечной бури она была защищена даже надежнее, чем МКС, ведь «научное» оборудование, установленное на ней, ценилось выше, чем жизни астронавтов. Но многослойную танковую броню, позволяющую экипажу выжить даже рядом с взбесившимся энергоблоком АЭС, на спутник всё-таки не навесишь. А такой уровень солнечной активности едва ли случался на короткой памяти человечества.
Так силы небес вмешались в историю Земли. Они дали ей не направление, а только легонький толчок, без которого она, скорее всего, обошлась бы с тем же результатом.
Уровень солнечной радиации быстро шел на спад, но свое дело она уже сделала, нанеся самым уязвимым узлам боевой платформы чудовищный урон. Сколько еще мог выдержать «Дамокл», прежде чем превратиться в десять тонн орбитального хлама, не решался сказать ни один специалист. Три дня? Два? А может, и сутки. Если бы спутник мог чувствовать, то он кричал бы от отчаяния. Погибнуть втуне, так и не выполнив своего предназначения. И это притом, что стоишь ты, считая с начала проектных работ, почти сотню миллиардов долларов!
Он не мог знать, что в этот момент внизу в огромном пятиугольном здании решалась как раз его судьба. По совокупности причин операцию предполагалось провести в течение месяца. Но из-за чрезвычайных обстоятельств сроки были пересмотрены в сторону сокращения.
Тем временем четыре десятка его собратьев устаревшей модели D1, одноразовые спутники-камикадзе, несущие на борту по одному ядерному заряду, тоже начали выходить на позиции. Треть их уже вышла из строя от интенсивной солнечной бомбардировки, половина оставшихся получила повреждения, близкие к критическим. Любой день промедления грозил новыми потерями. Высоколобые ребята из НАСА не могли сказать точно, не чреват ли этот природный феномен новым всплеском, не будет ли тот продолжаться до полной гибели орбитальной группировки.
Дальше ждать было нельзя. Начался последний отсчет.
Время Ч — 8.30
Он пришел туда первым, без двадцати шесть.
Небо еще только начинало бледнеть, на востоке заря проступала слабыми алыми пятнами, наполовину скрытая шеренгой недавно возведенных двадцатипятиэтажек.
Демьянов давно не вставал так рано. Первым, что он отметил, выйдя во двор, была огромная, едва ли не в четверть луны, слабо мерцающая блямба, что висела, казалось, прямо над подсвеченными сигнальными огнями вершинами двух новых высоток. Должно быть, Венера. Или Марс. Или комета какая-нибудь. Он был не силен в астрономии. Но почему эта штука так ярко светится? Да и луна горела как большой фонарик, хотя ей пора было уже уходить с неба.
Улицы были пустынны, будто город выкосила эпидемия, и тишина стояла такая, что звук его собственных шагов разносился чуть ли не на километр, так никем и не услышанный. Только по проспекту проносились редкие машины да изредка мелькал силуэт дворника во дворах, заставленных автомобилями.
Тишина и покой, разлитый в прохладном воздухе, настраивали на философский лад. Невольно на ум начали приходить странные мысли о бренности сущего, бесконечности пространства, быстротечности времени... Обо всей той ерундистике, которой Демьянов не забивал голову лет тридцать, еще с армии.
Университетский проспект был черен и пуст. В огромных домах по обеим его сторонам светилось едва ли два десятка окон. Это были ранние пташки или, наоборот, полуночники, засидевшиеся в хорошей компании. Вымерший город. Было в этой картине что-то одновременно пугающее и завораживающее.
Суббота. Почти все спят. Только ему приходится тащиться черт знает куда из-за того, что каким-то идиотам в погонах вздумалось поиграть в «Зарницу». Слава богу, живет он недалеко, а то пришлось бы выходить еще раньше. Какой транспорт ходит в такую рань? Такси? Полно вам, не с его зарплатой.
Это место всегда вызывало у него необъяснимую неприязнь. К поклонникам диггерской романтики Демьянов не относился и, как любой нормальный человек, не видел в огромном подвале, темном и грязном, ничего занимательного. Но существовала и другая причина. Запах. Убежище не воняло, нет… Но, как в любом помещении, куда люди не заглядывают годами, воздух в нем приобрел специфический нежилой — или лучше сказать «неживой»? — дух.