— В шеренгу по двое становись!
Айзик и Снежок послушно выстроили жиденькую шеренгу.
— На вокзал! Обратной дорогой! Шаго-о-ом — марш!!!
Мы с мужиком пошли рядом, стараясь сохранять солидную походку, не отставая от марширующих.
Когда шагали мимо казаха с газетой, на лице которого при виде нас нарисовалось прежнее выражение — гневное удивление, плавающие за толстыми стеклами глаза, я несколько раз громко выкрикнул: «Левой, левой!..» Наш собутыльник гордо помахал казаху рукой — видно, они были знакомы.
Жаль, что нам не попалась девчонка в бикини с глазами инопланетянки…
Лица марширующих раскраснелись от алкоголя и быстрой ходьбы, но сил еще много. Мужик уже едва поспевает за нами, его подгоняет задор. Перед вокзалом меня как командира сменил Снежок.
…Наконец достигаем цветочных рядов. Снежок тоже ловит ногу на марш и громко подает команду: «Отделение!» — Раз! все трое вытягиваемся струнами, переходим на чеканный печатающий шаг. Ноги на подъеме прямые — почти параллельно земле. Руки по швам, с силой прижаты к телу. «Олимпийцы!.. Равнение на!.. — право!» — Раз! и лица торжественно обращены к цветочному ряду, чуть кверху. Цветочницы машут нам букетами, как чепчиками: «Счастливо!.. Успехов вам!»
«Советский Союз!..» — гордо кричит наш компаньон. Я оглядываюсь: он уже почти бежит за нами. То и дело смотрит на цветочниц и тычет пальцем в наши спины, таким образом обозначая свое непосредственное участие в компании, источнике всеобщего восторга.
Мужик, которого, оказалось, звали Иваном, провожал нас долго, до самого отправления поезда. Несколько часов. Поэтому он остался без копейки и все мы успели протрезветь и устать. Я заходил в вагон последним, когда он уже поплыл. Сказал Ивану, который еще некоторое время семенил рядом по перрону:
— Дядь Вань!.. Вы не обижайтесь, неудобно, честное слово… Шутка просто. — Мои друзья, пошатываясь в тамбурном проеме, придерживая друг друга, согласно кивали головами, пожимали плечами и виновато улыбались: мол, нехорошо, конечно, но ничего страшного, так вышло, само собой. Подурачились… Мы не олимпийцы! И не офицеры пока!.. Может, и не будем никогда. Прощайте!
— Да, да!.. Я знаю, знаю! Чай, не слепой… Какая разница!.. Познакомились — разбежались, будь здоров! — у него опять расширились ноздри, глаза сузились — на этот раз, мне показалось, в них блеснуло. — Вы люди!.. Хорошо, что стыдно. Не переживай. Хорошо!.. Это главно!..
Перрон кончился, Иван остановился, коротко махнул нам рукой. Отвернулся. Мы еще некоторое время видели его: маленькая фигурка, руки в карманах, спиной к уходящему поезду.
ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ
На распределении в штабе ДНД я сразу предупредил: у меня радикулит. К слову сказать, я вообще против всяких общественных дружин и отрядов, которые делают (якобы) то, что должны делать вполне штатные структуры. И если бы не «добровольная» обязаловка, которой был охвачен наш завод, как, впрочем и все другие учреждения в начале восьмидесятых, и три дня к отпуску…
— Ладно, — сказал начальник штаба, угрюмый человек в штатском, — найдем и вам применение. — Он внимательно осмотрел меня с ног до головы, осуждающе обронил: — Такой молодой, а уже соли отложились… — Обстоятельно продолжил: — Да, в танцзал вам не подойдет, там не только танцевать — «махаться» иной раз необходимо. На дорожный патруль — ходить много. Вытрезвитель — самый раз. На раздевалке или на «воронке»… Сержант, — обратился он к тщедушному милиционеру с большой связкой ключей, — забирай этого тоже.
— Как больного, так мне, — пробурчал сержант.
Вторым «общественником», которого также направили в медвытрезвитель, был худой, неразговорчивый, сосредоточенный член комсомольского оперотряда, белокурый студент технического вуза. «Воронок» кружил по городу пару часов, пока мы набрали положенное по плану количество «нетрезвенников». Все это время студент молча и аккуратно выполнял команды сержанта, а в минуты относительного спокойствия смотрел маленькими глазами на скуластом лице куда-нибудь в одну точку, сжав по старушечьи губы в маленький узелок, из складок которого выступала белая слюнная пенка.
— Каратист, — объяснил мне сержант, с которым мы были почти ровесники, кивая на студента. Говорил милиционер громко, не считая необходимым быть деликатным по отношению к этому молодому бессловесному истукану. — Любит с нами работать. Сам сюда каждый раз просится. Тренируется на натуре. Аккуратный, ничего не скажешь. Я ему первый раз сказал: что, в танцзале боишься дежурить — ответить могут? Думал, трус — нет, что-то другое.