Через полчаса дорога закончилась тихим церковным двориком.
Маленькая церквушка воспринималась настолько удаленной от оживленных улиц, что, казалось, в ней, как в охотничьей сторожке, не должно быть постоянных обитателей.
Андрей обратился к первому появившемуся человеку во дворе, им оказалась строгая полная женщина в одежде, простой, но с иголочки, напоминавшей халат главной уборщицы. Видно было, что она не последняя фигура в этом заведении. «Попадья», — про себя охарактеризовал ее Андрей.
— Ребенка окрестить? — «попадья» твердо посмотрела на каждого члена семьи, задержалась взглядом на Гуле. — Завтра в одиннадцать. Готовьте пятьдесят рублей. Крестного отца, крестную мать. Но… — Она опять сделала акцент особым взором на Гулю: — Родители ребенка должны быть православными!.. Само собой — крестные. Тоже!..
Андрей верующим себя не считал, хотя и был удостоен таинства крещения, правда, еще в глубоком детстве. Инициатором сегодняшнего мероприятия была Гуля. Она, не считая себя ни христианкой, ни мусульманкой, тем не менее полагала такое «безверное» положение дел в принципе ненормальным. Однако, следовало из ее рассуждений, — Гулю и Андрея уже не исправить, и выдавать желаемое за действительное — притворство, которое не меньший грех, чем откровенное богохульство. Давай оставаться самими собой, — сказала она ему однажды, когда, опять же, по ее инициативе, зашел разговор на тему веры, оставаться собой честнее всего, за это нам проститься. Так и сказала: «За это нам проститься…» (Андрей после этих слов, помнится, серьезно согласно кивнул и мысленно — только мысленно! — улыбнулся). Иное мнение было у Гули относительно того, какое место религия должна занимать в жизни их детей. Разумеется, и здесь не должно быть никакого принуждения, говорила она… Но если у ребенка имеется интерес к этой теме, то обязанность родителей помочь ему в этом.
Андрей не возражал: против последовательных, стройных рассуждений Гули, как всегда, не было смысла возражать. Поэтому, когда сегодня утром она повторила ему свои «теологические» выкладки, Андрей, как номинальный глава семьи, сам, поспешно, обосновал вывод в необходимости намеченного, вернее подсказанного женой мероприятия: действительно, Наташке преподавали в школе, правда, в порядке факультатива, элементы «Закона божьего», а дома она частенько мусолила «Библию для детей». Главное, недавно загундосила: «Когда вы меня покрестите? У нас полкласса уже с крестиками!» В конце концов, хуже не станет…
— А где у вас тут руководство? — спросил Андрей, вертя головой, всем видом показывая, что не придает решающего значения словам «попадьи».
— Батюшки нет. В городе. Вон, если не верите, обратитесь к дьякону, быстро проговорила «попадья», удаляясь и показывая на невысокого плотного парня в новой рясе, который, как оказалось, находился рядом и наверняка слышал весь разговор.
Парень, наверное, недавний семинарист, судя по возрасту и благополучному розовощекому облику, — если бы не его характерная одежда, вполне сошел бы за недавнего выпускника технического вуза, скоротавшего учебные годы не в «роскошных и хлебных» хоромах студенческого общежития, но в скромной, обереженной даже от тени искуса семейной келье. Во внешности молодого дьякона, — к какому-то неожиданному, безотчетному, неудовольствию Андрея, — не было ни печати принадлежности к духовной когорте, ни стремления казаться значимее. Видно было, что он уже чувствует себя участником разговора, который начался между Андреем и «попадьей». Он больше смотрел на Гулю и его открытое миролюбивое лицо имело несколько виноватое выражение.
— Слушай!.. — Андрей в манере недавнего студента, как к ровеснику, обратился к дьякону. Он демонстративно загородил собой Гулю, прежде всего для того, чтобы показать самой Гуле, что дело вовсе не в ней. Послушайте… У нас очень мало времени. В том населенном пункте, где мы постоянно проживаем, нет церкви… — он неожиданно для самого себя перешел на несвойственный ему дребезжащий, саркастический тон: — …Неужели моя дочка не может быть свободно крещенной, если я… — нехристь? Да нас, как вы прекрасно знаете, целое поколение таких! Тогда, как нашим детям приобщится… — Андрей несколько секунд подыскивал подходящее для выбранного тона слово, не найдя его, закатившимся взглядом окинул здание церкви, театрально развел руками, слегка наклонил корпус в сторону священника и закончил вполне лояльно, пытаясь показать содержанием и окраской последней фразы, что предыдущая тирада была не эмоциональным срывом, а проявлением осознанной — ну, может быть, несколько резковатой — иронии: — Подскажите выход заблудшим, отче!..