Глава 5
На этот раз Гоша пробыл в беспамятстве совсем недолго. Его быстро вернул в сознание холод, начавший пронизывать его почти сразу же, как только он очутился на дне объятого непроглядной тьмой подвала и растянулся на сыром каменном полу. Почувствовав, что у него понемногу немеют пальцы, а зубы начинают выстукивать мелкую чечётку, он, с трудом преодолевая слабость и ломоту во всём теле, приподнялся и попытался присесть. Это давалось ему поначалу с немалыми усилиями: его несчастная голова, уже дважды – от удара дубиной и от столкновения с подвальным полом – пострадавшая сегодня, едва держалась на плечах и упрямо клонилась вниз, то бессильно свешиваясь на грудь, то запрокидываясь назад. При этом шум в ней стоял такой, что Гоше казалось порой, что на улице бушует страшная буря, отзвуки которой проникают даже в эту тёмную холодную дыру, ставшую на время его узилищем. В иные мгновения эта слуховая иллюзия представлялась ему настолько реальной, что он даже начинал надеяться на то, что этот бешеный, дико завывающий смерч, неизвестно откуда взявшийся после ясного солнечного дня, вот-вот разрушит ветхие стены старого дома и освободит его из плена.
Но по мере того как сознание возвращалось к нему, а головокружение и звон в ушах мало-помалу ослабевали, нелепым фантазиям и пустым надеждам больше не оставалось места и печальная действительность представала перед ним во всей своей суровой и неприглядной наготе. Перед его мысленным взором ясно и чётко, как наяву, возникли две фигуры, два лица: живое, подвижное, беспрерывно меняющее выражения – в зависимости от быстро сменяющихся настроений – женское лицо и недвижимое, застывшее, точно посмертная маска, угрюмое и бесчувственное мужское. Эти столь непохожие одно на другое, не имевшие друг с другом ничего общего лица странным образом слились в Гошином сознании в единое целое; они были для него нераздельны, как сиамские близнецы; одно, в его представлении, не могло существовать без другого. Он не знал эти лица до сегодняшнего дня (и дорого дал бы, чтобы не узнать их никогда!). Не будь этого злосчастного для него знакомства, то, встреть он их случайно в городе, наверное, не обратил бы на них ни малейшего внимания, равнодушно прошёл бы мимо, никак не выделив их в многоголовой, безымянной, вечно движущейся, спешащей куда-то уличной толпе…
Гоша вдруг оборвал свои раздумья и криво усмехнулся, словно невесело посмеиваясь над собой. Он поймал себя на мысли, что пытается обмануть сам себя. Он вспомнил, как «равнодушно» он прошёл сегодня мимо Алины. Достаточно было одного мимолётного взгляда на неё – и он встал столбом, оцепенел, не в силах отвести глаз от прекрасной незнакомки, потеряв дар речи и сразу же позабыв обо всём на свете! И ничто, никакая интуиция, никакие подсознательные инстинкты, порой, как говорят, предохраняющие человека в тяжёлые моменты его жизни, не предупредили его об опасности, не подсказали ему, что может скрываться за этой невинной ангельской внешностью. Ничего не вызвало у него в ту минуту подозрений, никакое беспокойное чувство не шевельнулось в нём, никакие тревожные мысли не пришли ему в голову. Всё было так просто, так обыденно, так заурядно, как бывало с ним не раз. Случайное знакомство, разговор ни о чём, сначала осторожные, а затем всё более настойчивые ухаживания, приглашения погулять или зайти в гости…
Да, всё было именно так. Всё как обычно, как всегда, по шаблону… Но ведь было же при этом, должно было быть что-то не совсем обычное, не как всегда, что-то, на что в тот момент он не обратил внимания, чему не придал значения, что не показалось ему тогда существенным и важным. Гоша принялся тщательно, мгновение за мгновением, восстанавливать в памяти все подробности знакомства и общения с Алиной в сквере и по пути к её дому. Он не смог бы объяснить, зачем ему это теперь было нужно, чем это могло помочь ему в его нынешнем положении? Но он, по странному парадоксу человеческой психики, не задавался сейчас этими и иными практическими вопросами, может быть инстинктивно сознавая, что у него нет на них удовлетворительных ответов. И чтобы хоть на короткое время отгородиться мысленно от страшной реальности, не думать о том, что будет с ним через час или два, – потому что от одной мысли об этом его прошибал ледяной пот и волосы начинали шевелиться на голове, – он усиленно предавался воспоминаниям о том, что было перед тем, как он очутился здесь, до того, как по чьей-то неведомой ему жестокой воле он провалился в эту глубокую чёрную бездну, на дне которой лежал теперь разбитый, бессильный, потерявший надежду.