«НЕОСУЩЕСТВИВШИЕСЯ ДЕЛА НЕРЕДКО ВЫЗЫВАЮТ КАТАСТРОФИЧЕСКОЕ ОТСУТСТВИЕ ПОСЛЕДСТВИЙ».
Станислав Ежи Лец
Мне кажется, что так, как сейчас, было всегда. Это только Старые, собравшись вечером у очага, рассказывают иногда длинные мудреные истории о каких-то давным-давно прошедших вещах. Перебивают друг друга, торопятся, слюной брызжут — смех да и только! Потом вдруг замолчат, собьются в кучку у огня и сидят, нахохлившись, точь-в-точь замерзшие вороны…
Вообще-то, обычно Старые не врут. Наоборот, всему, что мы знаем и умеем, мы научились от них. Ведь почти все Учителя — Старые. И Врач — Старый. Его зовут Миха, он все может. И зубы лечит, и живот, и колючки Серой Цапки вытаскивает — будь здоров! А прошлым летом я с Вовом и Колом лазил в Цех, за железом: Кузнец велел — только он говорил через ворота идти, а это далеко, вот мы через стенку и полезли, а она как грохнется! Я ногу сломал. Больно — жуть! Но не орал: что я, маленький? Молчал, только зубы скрипели. Ну, притащили меня в Дом, сил уже нет, думаю — сейчас помру… а Старый Миха сварил травы, дал выпить — сразу полегчало, я заснул. Пока спал, он мне к ноге две деревяшки привязал — зажило, как на собаке… Это тоже Старые так говорят. А откуда им знать, как на Собаках заживает? Видно, опять старая поговорка, ведь к Собакам лучше близко не подходить, месяц назад в соседнем Доме опять двух охотников разорвала Стая…
Может, конечно, на них быстро все заживает, вот только я их живыми ближе чем за сто шагов не видел и другим не советую. В ловушку собаку не поймать, раненых своих они сразу добивают, а мертвые — все одинаковые, что кролик, что ворона, что собака. Только собака вкуснее. Мать собачатину здорово с картошкой и хлюстом тушит…
Что-то опять жрать захотелось. Мне почти все время жрать хочется. Все смеются, а чего смеяться? Я, что ли, виноват? Отец говорит, что я расту, мне много еды надо, а где ее взять, много? Вот и сосет все время в брюхе. Даже когда с охоты придем, налопаюсь — глаза выпучиваются, а маленько времени пройдет — опять сосет. Расту, значит… Вон Кол, он насколько меня старше, а я его здоровей и выше и копье могу кинуть шагов на двадцать дальше, и вообще…
Скорей бы время шло. Хуже нет вот так сидеть, без дела, на небо глядеть, тучи пасти. Смех! Это Кима придумала «пасти». И не пасти вовсе, а следить, вдруг тучи Дождь нагонят. Вот сама смеется, а небось крикни я сейчас: «Эй, люди! Дождь близко!» — первая в Дом помчится, только ее и видели!
А вообще-то, дождь дождю рознь. Если Северный Дождь — так и пускай. Переждать его, и снова наверх можно… от кустов только подальше держись, чтоб не накапало, а так — ничего опасного. Южный — тоже не страшно; Восточный… Вот Западный — это да. Лучше не надо. Хорошо хоть редко бывает, но зато уж надолго запоминается.
Я вот за свою жизнь три раза Черный Дождь помню. Первый раз совсем пацаном был — не понял ничего, — только смотрю — сверху загремело что-то, и все забегали, забегали, смехота! Двери, окна позакрывали — темно в Доме. Отец велел лечь, мать меня схватила к себе прижала, а сама дрожит. Мне и страшно, и смешно. «Спи, — говорит, — спи, сынок». А чего спать, когда день на дворе. Я ору: «Не хочу спать, хочу гулять!» «Нельзя гулять, — говорит, — Черный Дождь идет…» Потому и запомнил.
В тот раз мы недолго в Доме просидели: Дождь быстро кончился, а солнце как раз выглянуло, и все обсохло… А потом и трава снова выросла, будто Дождя и не было вовсе.
Другой раз Дождь внезапно налетел. Ветер был сильный, западный, а тучи низко-низко шли, над самой землей. Тогда Виса дежурил, проглядел. Ветер-то холодный, он за камнем прятался. Глядел на небо, глядел, а тучи почти у земли были… Хорошо еще, что Старый Горла на охоту не ходил. Он, когда Западный ветер, всегда дома остается: ломает его всего — четыре лета назад Стая его рвала, еле отбили, — так вот он в Доме остается, сидит у огня в одеяле и дрожит. А тут отпустило маленько, он и вылез наверх подышать. Глянул на Запад да как заорет: «Люди! Спасайтесь! Черный Дождь!» Голос у Горлы здоровый, даром что его Собаки чуть на куски не разодрали, — по всей долине слышно… Народ так и кинулся к Дому…
Мы как раз вместе с Колом крысиные ловушки проверяли — в тот раз хорошая добыча попалась — штук двадцать крысюков, здоровенных! Только мы их перебили да в мешок покидали, как слышу: Горла орет. Кол бежать, я мешок на плечи и за ним. Полпути пробежали, а тяжело все-таки, остановился я мешок поправить, оглянулся — мамочки мои!
Небо низкое, черное, как камни в Цехе, все клубится, клубится и пухнет, пухнет… А из земли в небо столбы дыма растут, извиваются, качаются, вертятся на месте… Как только столб до неба дотянется, так сразу треск и вниз шары огненные катятся… И тишина кругом, даже ветер стих, только издали какое-то хлюпанье доносится, как будто кто-то кисель хлебает беззубым ртом…