Забавно, что я никогда, казалось, не зацикливалась на первых тринадцати годах своей жизни. Счастливых годах. А вот следующие за ними годы, стали мучением для моего разума. Я взглянула на Пи, свернувшуюся калачиком на полу. Взяв ручку, я заштриховала зазубренное сердце, в то время как в памяти всплыли воспоминания о медальоне.
Мне было тринадцать, за неделю до той новости. Моя мама только что выступила в Чикагском Симфоническом оркестре и была возбужденной от радости. Я любила, когда она была такой после выступления. Сидя в первом ряду, я испытывала гордость за нее как никогда. Моя мама работала больше и усерднее, чем кто-либо, кого я знала. Ничто не могло встать у нее на пути. Даже я.
Конечно, моя бабушка Ронда имела к этому прямое отношение. Мы жили в ее доме, и она заботилась обо мне, пока моя мама заканчивала медицинское училище. И даже после неожиданной смерти бабушки, когда мне было семь лет, мама продолжала бороться за нас. Мы, конечно же, унаследовали дом бабушки Ронды. Мама по-прежнему ежедневно занималась музыкой, и она была лучшей детской медсестрой в Чикаго. Она была занята, и я была занята с ней. Если я не была в школе, или она не была на работе, мы были вместе.
У меня была одна подруга, которую я помню, Карен, но в основном это всегда была моя мама. Она была тем человеком, с которым мне хотелось находиться рядом, и я была более чем рада тусоваться с ней. Именно тем вечером, после ее потрясающего выступления, я получила этот медальон. Она носила одну половинку, и я носила вторую. Моя рука потянулась к разбитому сердцу у меня на шее. Зажав свою половинку в ладони, я постаралась услышать ее голос.
***
— Мам, он стоит сто восемнадцать долларов. Ты уверена? – спросила я, уже в тринадцать лет представляя, как это дорого.
— Конечно, уверена. Держи, — сказала она, надев мне мою часть медальона на шею. С тех пор я его никогда не снимала
Это было, когда мы были очень счастливы, моя мама и я, и жили в нашем доме на улице Бегония Драйв. В доме, в котором я выросла, с огороженным забором двориком и качелями – шиной, свисающей с дерева в глубине двора. Где у меня была своя спальня со всеми моими вещами. Я проглотила ком в горле, стараясь не думать о последнем дне. Конечно же, именно об этом я и подумала. Я всегда это делала.
Четыре года борьбы. Существует два типа боли: одна, которая мучает вас, и другая, меняет вас. Каково это, когда вы испытываете обе? Я все еще была ребенком. Она все еще нужна была мне в моей жизни. Я не была готова сказать прощай. Я никогда не буду готова отпустить ее.
— Дорогая, есть кто-нибудь, кому бы мы могли позвонить? Где твой отец?
Я слышала слова, которые произносила социальный работник, четко и ясно. Но не воспринимала их. Я вообще не понимала, о чем она говорит. Я повернула голову в сторону женщины, сидевшей напротив нас. Она быстро отвела взгляд, вернувшись к своей газете и прикидываясь, будто ей это не интересно. Любопытная сучка. Мой мозг не сумел послать эти слова к моим губам. Они громко кричали у меня в мозгу, но так и не смогли выразится в звуки.
— Микки, ты знаешь, где твой отец? – Спросила Мисс Дэвидсон, взяв меня за руку. Я проглотила комок в горле и опять покачала головой, все еще пытаясь вымолвить хоть слово. Она ушла. Все эти годы борьбы. Она ушла. Все мои занятия в средней школе. Она умерла. Это несправедливо. Моя мама не заслужила этого. Я не заслужила этого. Почему я? После всего, чем я пожертвовала ради нее. Почему я? Почему она? Почему моя мама?
Почувствовав горечь в горле, я вскочила со стула и побежала в другой конец коридора. Зеленая желчь забрызгала унитаз, и я заплакала, согнувшись от боли. Нет на свете боли хуже, чем боль от потери мамы. Я никогда не оправлюсь от этого. Как мне дальше жить? Я была семнадцатилетней сиротой, и моя мама умерла. Где бы она не была, это вдруг стало лучшим выбором. Я не хотела жить без нее. Я никогда больше не услышу ее слов. Моя мама умерла.
— Я дам тебе несколько минут, милая. Мы должны позвонить кому-нибудь, кто приедет и заберет тебя.
Я плюнула в унитаз и выпрямилась, глядя на нее, — Ах да? Кому же, мисс Дэвидсон? Мой отец стыдится меня, он так и не признался, что является моим отцом. Кому Вы хотите, чтобы я позвонила? Через три месяца мне исполнится восемнадцать, возможно вы сможете включить меня в списки на усыновление.
— Макайла, ты все еще старшеклассница. Мы можем отправить тебя в приют до окончания школы.
— Что тоже случится через три месяца. А что потом? Просто уходите. Со мной все будет хорошо.