— …уже проверила. Но… ее там тоже нет?
Это был голос Норы Линден. Она говорила, то и дело прерываясь, должно быть, всхлипывала.
— Я… действительно расспросила… всех, кого могла.
— А как начет твоего бывшего? — поинтересовалась Фабьен Бергер.
Даже искаженный мембраной микрофона ее голос звучал мягко и мелодично (ей бы на сцене выступать, а не цветами торговать).
— Разумеется, я сразу же подумала на него. Звонила ему несколько раз — не берет трубку! Я ему оставила голосовое сообщение, но ты же его знаешь. На этого козла нельзя положиться. Однажды он уже забирал Иви из школы, не предупредив меня. Я тогда тоже переволновалась.
— Ну, вот видишь, скорее всего, она с ним и они пошли в зоопарк или еще куда-нибудь.
— А что, если нет?
Сказав это, Нора Линден разрыдалась.
— А что… что, если она?..
Слезы душили ее, не давая договорить.
Фабьен Бергер обняла подругу.
— Ты уже была в полиции?
Линден ответила не сразу.
— Да, они сказали, мне нужно еще раз хорошенько всех расспросить.
Она всхлипнула.
— Они сказали, более 90 процентов пропавших детей… приходят… Приходят сами через пару часов после пропажи. Офицер сказал, что до вечера они ничего не могут предпринять. О, Фабьен, а я уже не знаю, что мне делать!
Бергер подняла голову и обвела глазами многоквартирный дом. На долю секунды, казалось, ее взгляд пересекся с взглядом Леннарда. Даже зная, что она не видит его за занавеской, он вздрогнул.
— Ладно, пойдем домой и еще раз как следует подумаем, где она может быть.
Женщины под руку направились к дому. Малыш поплелся следом за ними. На его лице читалось недоумение. Леннард наблюдал за ними, пока все трое не исчезли из поля зрения. Затем он положил бинокль и микрофон на их обычное место на подоконнике и подошел к небольшому письменному столу в спальне. Темные шторы, как обычно, были задернуты, кровать не убрана. На полу перед шкафом возвышалась гора грязного белья. При виде беспорядка он почувствовал легкие угрызения совести, хотя в квартире не было никого, кого бы он мог стыдиться.
Сев за стол, Леннард окинул взглядом стену, полностью увешанную фотографиями разных размеров. Они были сняты цифровой камерой со всех возможных ракурсов — сверху, сбоку, сзади или по диагонали снизу; некоторые были сделаны с помощью телеобъектива с такого расстояния, что казалось, будто по изображению кто-то прошелся катком.
На снимках были люди. Они выносили мусор, выгуливали собак или тащили пакеты с покупками. Некоторые попали в кадр даже через открытые окна квартир, когда готовили, гладили, пылесосили или смотрели телевизор. Никто на этих фото не улыбался в объектив. Старуха Ценгелер разгадывала кроссворды: карандаш прижат к уголку рта, брови сосредоточенно сведены домиком. Еще была девица из Португалии с непроизносимым именем. Она жила на первом этаже и подрабатывала «девушкой по вызову», чтобы платить за обучение. Фотография запечатлела ее, одетой в дешевые искусственные меха и в светлом парике, который неестественно контрастировал со смуглой кожей.
На снимке, висевшем у дверного проема, герр Гердер выглядывал из окна квартиры на десятом этаже. Это было единственное, чем он занимался днями напролет, потеряв жену и двоих детей в автокатастрофе. Гердер был за рулем, и авария случилась по его вине. Об этом он однажды сообщил Леннарду беззвучным голосом, когда они встретились в лифте. В руках он держал пакет с пустыми бутылками, которые нес в мусорный бак для стеклотары. Он говорил это всем. Это были единственные слова, которые слышали от него другие жильцы дома. Его голос был ровным, как у диктора, но в глазах, точно в высохших прудах, стояла пустота. Почему он до сих пор не покончил с собой, Леннард не знал.
Улыбающееся лицо Фабьен Бергер контрастировало с отчаянием Гердера. Оно появлялось по меньшей мере на десятке фотографий. На одной из них она стояла рядом с подругой у импровизированного барбекю на лужайке, держа в руках пластиковый стаканчик с красным вином. Леннард вспомнил, что домоуправление тогда устроило большой скандал, потому что кто-то из подвыпивших гостей опрокинул гриль и угли оставили на газоне уродливую черную проплешину. На другой фотографии, немного размытой из-за большого расстояния, она подбрасывала в воздух сынишку, которому тогда было года три. Незадолго до этого ее бросил муж, но на снимке женщина выглядела жизнерадостной и беззаботной. Это была одна из его любимых фотографий, напоминавшая ему о том, что в жизни при всей ее мрачности бывают и светлые моменты. Моменты, когда забываешь о невзгодах.