Его взгляд задержался на долговязом мужчине лет тридцати с длинными сальными волосами. Леннард подозревал, что тот занимается торговлей наркотиками, но пока ничего конкретного на него не нашел. Еще был один мальчик, Йонас Динкель, ровесник Бена. Он появлялся на двух снимках: на первом — одиннадцатилетним нестриженым ребенком, играющим с друзьями в футбол на зеленом поле; на втором, сделанном примерно месяц назад, — с помятой банкой пива в руке. Тогда с группой бритоголовых парней в тяжелых ботинках Йонас напал на молодую темнокожую женщину с коляской.
Ни Бена, ни Мартины на стене не было. Они бы смотрели и улыбались в объектив у рождественской елки, на пляже, во время прогулки в Альпах. Нет, это было слишком больно.
Он опустил глаза и посмотрел в монитор ноутбука, излучавший бледный свет. Разговор двух молодых женщин пробудил в нем какое-то смутное воспоминание, спрятанное глубоко в мозгу. Это воспоминание мелькнуло в его сознании. Но чем дольше он думал об этом, чем глубже искал, тем больше терялся в догадках. Все, что он знал, — это то, что однажды ему открылось нечто очень важное.
Фотографии на жестком диске, рассортированные по годам и месяцам, папки для отдельных людей, куда он сбрасывал копии снимков, — всего на его ноутбуке было более семи тысяч фотографий и в несколько раз больше — на раритетных DVD-дисках в ящике стола. Он бесцельно блуждал по папкам, перескакивая то назад, то вперед во времени, нажимая наугад на иконки изображений, чтобы развернуть их на весь экран и тут же закрыть, словно окно в прошлое. Так он надеялся выудить мимолетное воспоминание из глубин памяти, где оно пряталось, подобно пугливому зверьку. Леннард был настолько поглощен работой, что вздрогнул, когда раздался звонок в дверь.
2
Огромный, украшенный колоннами портал виллы выглядел устрашающе. Ее построили более ста лет назад по заказу гамбургского судовладельца, который сколотил состояние на импорте кофе, табака и специй. Это сооружение задумывалось исключительно ради того, чтобы показать простым смертным, насколько они малы и ничтожны по сравнению с его владельцем. Но времена изменились. Богатые и красивые почти никогда не были людьми выдающихся моральных качеств.
Коринна Фаллер знала это лучше, чем кто бы то ни было. Как раз сейчас она собиралась заглянуть за фасад в полной уверенности, что и на этот раз найдет какой-нибудь кусочек «грязи», на который ее читатели набросятся, как мухи на собачьи экскременты. Ничто не доставляло читателям еженедельного журнала «Шик» большего удовольствия, чем наблюдать за низвержением очередного кумира.
Она бросила мимолетный взгляд на фотографа Андреаса, как бы желая убедиться, что и он готов к очередному налету на частную жизнь богатых снобов, а затем дернула шнурок колокольчика. Раздался чистый мелодичный звон, настоящий металлический «дин-дон», а не тот жалкий писк, который извергают из себя современные электрические штуковины. Через несколько секунд дверь открылась. Это был сам Хайнер Бенц. Он пропустил их внутрь. На нем были джинсы Boss, рубашка-поло Ralph Lauren и часы Breitling. Хорошие вещи, дорогие бренды, но ничего экстраординарного.
— Здравствуйте, фрау Фаллер, — сказал он, сжав ее ладошку огромной лапой. Рукопожатие вышло сильным, но не слишком уверенным. Фотографа он поприветствовал доброжелательной улыбкой.
— Пожалуйста, проходите.
Фаллер неохотно призналась себе, что этот Бенц не вызывал у нее отвращения, а казался открытым, милым и совсем не заносчивым. Высокий, широкоплечий, с заметным брюшком, но благодаря плутовской улыбке и вьющимся волосам цвета спелого ореха он выглядел моложе своих тридцати девяти. Ничто не выдавало в нем одного из богатейших людей Германии. Бенц провел их через просторный холл в гостиную с высокими стенами и старым паркетом. Из уходящих в пол ланцетных окон открывался впечатляющий вид на разросшийся сад, нет, скорее — на небольшой парк. За ним разливалась Эльба и возвышались краны Гамбургского контейнерного порта.
Современные светлые диваны отлично оттеняли старинный дубовый шкаф с искусной гербовой резьбой. У одной из стен стоял простой белый книжный шкаф, о котором можно было сказать, что его купили в «Икеа». Украшения почти отсутствовали, если не считать вазы с тремя белыми орхидеями и золотого Будды на низких столиках и абстрактной картины с какой-то изогнутой органикой в ярких тонах без всякого намека на китч. Не было и той стерильной атмосферы Schöner Wohnen[1], которую часто оставляют после себя дизайнеры интерьеров и профессиональные декораторы. У того, кто проектировал эту комнату, был вкус, и ему явно нравилось здесь жить. На журнальном столике лежало несколько потрепанных журналов: Vogue, Der Spiegel, The New Yorker. Журнала «Шик» среди них не было. Этим людям не было нужды заискивать перед журналисткой из таблоида.