Новая работа была достаточно положительно воспринята учёными. Многие не согласны со всеми выводами Макконе, однако подход автора к проблеме считают новаторским.
Стараясь не наступать на ушибленную ногу, Ринка проплелась в ванную — стаскивать брюки и колготки, осматривать содранную на коленке кожу и уже начинающий проступать синяк. Коленка — её вечно уязвимое место. Ринка никогда не болела, но вот правую ногу разбивает часто.
Больно. Скорее всего, о визите к работодателю придётся забыть. А жаль. Но ведь он ждёт её уже через полтора часа. К этому времени коленка явно не заживёт. Да и никакой мази у Ринки нет. Только йод. А вот раньше…
Рина вспомнила…
Парк. Весна. Она гуляет с бабушкой. Где-то впереди в аллее вдруг появляется котёнок. Рыжий. Толстенький. Наверное, мягонький и пушистый. Мечта всей жизни. Четырёхлетняя Ринка срывается и несётся к нему. Падает с разбега. Колготки рвутся. Голая коленка скользит по асфальту. Обдирается на раз. Кровь. Много крови. Но Ринка не кричит. Она только с ужасом смотрит на растекающуюся кровь. Потом, очнувшись, вскакивает. Бабушка уже рядом. И Ринка произносит вдруг басом:
— Мазать!
Она давно знает, что бабушка не выходит из дому без волшебной баночки с белой мазью, которая называется «паста Лассара». Она даже знает, что Лассар — это врач, придумавший эту самую чудо-мазь.
Но сейчас бабушка оторопело глядит на кровавую коленку. Какое тут мазать — её промывать сначала надо. Вон — песок в ране.
— Домой! — изрекает бабушка.
Как домой? А гулять?! И не от боли, а от такой несправедливости Ринка вдруг заливается горючими слезами. И в ту же секунду вместе со слезами приходит боль. Острая. Жуткая. Коленка! Больно…
И вдруг раздаётся голос:
— Сейчас! Иди ко мне!
Чьи-то руки бережно подхватывают Ринку. Мужчина, откинув полы своего длинного чёрного пальто, усаживает девочку на колени. Дует на коленку и шепчет:
— Сейчас пройдёт!
Не касаясь раны, он проводит рукой над коленкой. Кровь замирает, а потом неожиданно быстро начинает затвердевать. Рана покрывается коричневой корочкой. Ринка перестаёт плакать и заворожённо смотрит на пассы огромной мужской руки. Лица врачевателя она не видит. Только руку. Рука с длинными узловатыми пальцами, покрытая шрамами разной длины. Со временем раны зажили, но оставили белые рубцы и неровные края. Рука уродлива. Но для Ринки — прекрасна. Рука избавителя от боли.
— Ну вот, теперь можно и мазать! — говорит мужчина, передавая Ринку бабушке.
Та улыбается ему, как знакомому:
— Спасибо! Но как ты тут оказался?
— Больно, — тихо говорит мужчина. — А я чувствую… — И, не попрощавшись, уходит.
— Ну да, ты же — эмпат, — бормочет бабушка.
Ринка смотрит вслед Чёрному. Лица не видно. Только прямая спина. И чёрное пальто. Очень длинное.
Чёрное… Длинное… Неужели?!
Ринка даже забывает о своей разбитой коленке. Тот парень в рекламе, бежавший по звёздам… Она ещё подумала: кого он напоминает? Кого?! Да того — Чёрного! Может, из-за пальто? А ещё в нём есть что-то от тёмного наваждения, испугавшего её утром. И он похож на того, кто отобрал у неё когда-то бабушкину «драгоценную» булавку. Но как такое может быть?! Если он лечил её в парке, то сейчас ему лет пятьдесят. В таком возрасте не побегаешь по звёздам. Или это его сын? Или просто совпадение?
Как много совпадений!..
— Рин! Рин! — Катенька лупит по двери ванной со всей силы.
Ринка вздрагивает и капает йодом прямо на рану. Вот это боль! Жуть какая…
А напротив её дома парень в чёрном пальто неуклюже садится в ожидающую его машину.
— Чёрт! — цедит он. — Она разбила коленку… а мне больно! — Внезапно глаза его расширяются, как будто он что-то вспомнил. — Так это она! Как я сразу не догадался? Варвара Петровна передала аграф не дочке-экстремалке, а внучке. Я-то всё время настраиваюсь на Светлину и не могу её почувствовать. Аграф где-то есть, а хозяйки нет. А ведь без согласия хозяйки аграф не взять. И нет бы мне принять в расчёт внучку! Как её зовут?
— Рина Каретникова! — отвечает ему из машины приятный баритон.
— Ри-и-на, — бормочет парень, пристёгиваясь. — Конечно, это она. И опять разбила коленку!
Катенька возилась на кухне у Ринки словно у себя дома.
— Садись, выпей чаю! Тебе сразу полегчает. Смотри-ка, я стихами заговорила.
Ринка, стараясь не опираться на ногу, тяжело, как старая бабка, доплелась до кухни и опустилась на стул.
Конечно, она не могла видеть, как где-то там, в машине, парень, стащив перчатки, делает руками пассы. Не могла слышать, как он шепчет: