— Да, но… — попыталась что-то сказать леди Маверик, но была прервана длинной тирадой короля о том, что попустительствовать государственным преступникам он не собирается.
— Но он не прикасался ко мне, — вскричала, не выдержав, леди Маверик и, с силой отшвырнув от себя приборы, выскочила из-за стола.
Такой поворот событий ее совершенно не устраивал. Она хотела наказать Маркуса за то, что тот оказался ловчее, опытнее ее, не дал ей предотвратить государственный заговор.
— Как это не прикасался — он тебя связывал, таскал на себе, как-то выносил из замка, — продолжал гнуть свою линию король.
Истерика сестры ему совершенно не нравилась. Только из-за нее он обязательно накажет наглого альфу.
— Я не в этом смысле имею в виду. Он не трогал меня — я ему была не интересна как девушка, — Маверик стукнула рукой по столу от гнева.
— Говоришь, альфа, и говоришь, не интересна? — король, прищурившись, взглянул на сестру. — Что тогда он за альфа?
Теперь становилось понятно, почему она его оклеветала. Наказать, непременно наказать — вот чего добивалась его неугомонная сестрица.
— Успокойся, Маверик, я король и от своего слова не откажусь — государственный преступник будет публично казнен!
Теперь точно от своего слова он не откажется.
— Ну, все, хватит, — пробасила леди Сэмюэль, она долго выслушивала, как перепирались ее дети. Пусть она не королева, но все же ее слово вес имеет в споре. — Одна оговорила нечаянно честного человека, второй — от слова своего отступать не собирается. Все это благородно, красиво и понятно. Но есть еще и закон, о котором не стоит забывать и которого стоит придерживаться. Я понимаю, что суд, любой суд, осудит Маркуса по всей строгости закона, во-первых, он не аристократ, насколько мне известно, и к нему не могут быть применены снисхождения, во-вторых, никаких особых заслуг перед королем и Отечеством, насколько я опять же понимаю, у него тоже нет. Но…
Леди Сэмюэль многозначительно подняла палец, взглянув на своих детей, которые исподлобья поглядывали друг на друга, как в детстве, когда не хотели уступать друг другу даже в мелочах, особенно Маверик.
— Насколько я поняла, ваше яблоко раздора — Маркус — альфа. А к нему перед казнью могут и должны быть применены дополнительные меры. Негоже так распоряжаться государственным генетическим материалом. Он альфа, обращу еще раз на этот факт ваше внимание, и должен быть продан с аукциона любой свободной совершеннолетней иной, только омеге, не состоящей с ним в родстве, и готовой за него заплатить. И если ты, мой сын, откроешь свод законов, то эту меру увидишь прямо на первой странице. Иных, заметим, ни альф, ни омег, казнить нельзя ни за какое преступление, если найдется на них покупатель, готовый нести полную меру ответственности за оступившегося много в будущем.
В столовой наступила тишина, каждый из спорщиков обдумывал, только что услышанное.
— А порядок аукциона? — недоуменно спросил король, спустя какое-то время.
— В своде законов должно быть все прописано, Ваше Величество, — произнесла леди Сэмюэль. — Но насколько я помню, чем выше положение провинившегося, тем большее количество претендентов на его покупку обязано быть оповещено, а соответственно и больше времени на это требуется. По-моему, для таких, как Маркус, достаточно известить только в столице глашатаями. Но я могу ошибаться, давно никто из иных не нарушал закон так серьезно, чтобы им грозила смертная казнь. Поэтому лучше все же освежить мне в памяти, а вам тщательно изучить, Ваше Величество.
И женщина поднялась из-за стола, давая понять, что обсуждения этого вопроса закончены для всех. Она собиралась отправиться в свою комнату на послеобеденный отдых. Немолода уже. А тут еще переезд к старшему сыну, потом нервотрепка за младшенькую, и непрерывные переживания за средненькую — какого альфу ей еще подберут. Так можно и последнего здоровья лишиться…
***
— Мама, — Маверик бочком протиснулась в спальню к матери.
— Да, моя дорогая, ты прямо с утра пораньше.
Леди Сэмюэль села в кровати, стаскивая ночной колпак и надевая парчовый домашний халат прямо на ночную рубашку, в которой она спала. Она даже в «походных условиях», как обычно называла нечастые визиты к сыну, любила комфорт и привычные вещи.