/Ты справилась… это испытание — последнее…/
Глава 8
Глава 8
Жизнь в клетке. На что похожа? Иль не так. На что похожа свобода? Разве видела ранее? Сначала отец, потом навязанный закон равновесия Межмирья и суровая воля Аттиса. Плененная в одиночестве. Так бывает. Иногда.
Дни промелькнули как в забытьи. Мир покрылся сумрачной ряской слепоты. Молчаливыми статистами скользили рядом люди-тени. Искаженные голоса. Как из иного мира запахи, звуки, тактильные ощущения. Все изменилось, стало пронзительнее, ярче, глубже. Что было, что будет? Полное смешение.
Птица в клетке хотя бы может петь и немного летать — за ее же дверью закованная в броню стража; с утра до ночи проводила в кровати, свернувшись калачиком и задыхаясь от мягкого пуха и шелковых простыней. Кусок не лез в горло. Даже изысканные лакомства стали безвкусными как картон. С трудом выдерживала приторные слова придворных лекарей и горькие слезы принцессы Фариды. Лучше уж одной, за закрытыми дверями. В бархатной пустоте нет ни отчаяния, ни печали. Только путь вперед. Осталось решиться на последний шаг. Судьба хранителя Куишат нелегкое бремя.
Тирис плавно соскользнула на пол, заученно сделала несколько шагов вперед и в сторону. Рука нащупала широкий мраморный подоконник. Холодный камень обжег привычным равнодушием. Скрипнула рама и в комнату порывисто ворвался свежий ветер. Остро повеяло цветами и травами; теперь могла различить терпкий запах повилики и горечь полыни, сладкий запах свежескошенной травы и медоносных растений. Ухо различало трепет крыльев бабочки и жужжание пчелы. Многогранный мир и чтоб осознать все оттенки, иногда стоит закрыть глаза.
За дверью послышалась шаги. Уверенная твердая поступь, мелодичное позвякивание шпор, шелест одежды. Принцесса горько усмехнулась. Так повторялось изо дня в день. Неизвестный приближался и замирал у двери, не решаясь войти. Хотя почему неизвестный? Тирис точно знала, кто там.
От горестного одиночества губы разучились улыбаться, связки забыли, как создавать речь, но сердце продолжало гореть. А значит…
— Входите, Ваше величество, сколько можно топтаться под дверью.
Цикл заканчивается, начинается новый. Так было испокон веков. Сердце пропустило один удар. Дверные петли робко скрипнули. Сквозняк вихрем закружил занавески, окно со звонким всхлипом захлопнулось. Витражные стекла тонко задрожали. Девушка неловко отступила на шаг.
— Прости. — Испуганный вздох Аттиса. Быстро подошел, взял под локоть, но тут же отдернул руку, словно обжегшись. — Ты…
— Не нужно ничего говорить. Я понимаю.
Он с болью посмотрел на хрупкую фигурку в белом. Впервые за много дней так близко. До этого позволял себе лишь тоскливый взгляд на изящный силуэт в окне высокой башни. Сделать первый шаг так страшно.
Как же она красива. Струящийся шелк пеной стекал к ногам, открывая лебединую шею и тонкие кисти. Искусная вышивка от горловины до подола рассыпалась изморозью. Хрупкий цветок не в силах изуродовать даже широкая черная лента на глазах. Узкая ладонь девушки опустилась в карман, извлекая запечатанный пузырек.
— Не было случая вернуть.
Владыка машинально взял в руки флакончик. Растерянно посмотрел и… пошатнулся, голова закружилась. Горло сдавили железные тиски, в висках застучала кровь. Изящная вещица со звоном покатилась по каменным плитам. Лекарство. Которое должно было забрать боль и страх. Тайный рецепт, искусное мастерство. Много дней он цеплялся за мысль, что девушка ничего не почувствовала. Зло совершенное самим прощается легче, чем зло, которое творили над тобою. Совесть не терзала так сильно. Уверенность в правильности принятого решения со временем только возросла.
Малое зло обернулось страшной трагедией. Прощение. Зачем прощение кристально чистой души, когда сам себя простить не сможешь?