— Ну, представь, что мы с тобой едем по городу. Начнем с Альфамы — это старая часть города, поднимаемся в Барро Альто. А отсюда прекрасно видна Авенида… По ней…
Вдруг Кейн нетерпеливо перебил его:
— Хватит, здесь все кишит нацистами. И все это знают. Они чувствуют себя здесь как рыба в воде… Самое страшное то, что все это принимают как должное… Вот послушай, что пишут, — он начал читать: — «Нацистская пропаганда становится смелее с каждым днем… Для привлечения на свою сторону высших общественных кругов Португалии нацисты засылают сюда светских дам, чья сомнительная нравственность поставлена целиком на службу фюреру… Гитлеровцы задаются вопросом: в чьих руках действительно сосредоточена власть в Португалии? И приходят к единственно правильному выводу: власть находится не в руках диктатора, даже не в руках промышленников… Полиция — вот кто правит страной. Поэтому нацисты заигрывают с полицией. Они хотят привлечь на свою сторону полицейских чиновников… задаривают их подарками и намекают, что в странах, находящихся под фашистским контролем, их жалование было бы значительно выше, чем в Португалии…
Гелвада неопределенно пожал плечами:
— Ну и что? — спросил он. — Допустим, что нацисты чувствуют сейчас здесь себя неплохо, это не значит, что так будет и дальше.
— А что им может помешать? — спросил Кейн.
— Хотя бы то, что мы с тобой здесь, не так ли? Не значит ли это, что кое-кто не будет себя скоро чувствовать как рыба в воде?
Кейн рассеянно пожал плечами. Он сказал:
— Знаешь, у меня в спальне кто-то забыл книжку. Какие-то дурацкие стихи, но один куплет я запомнил. Прямо про нас. Вот:
Там жизнь текла, как легкий менуэт, Который длится много-много лет… Но вдруг ворвался, как кошмарный бред, Печальный и таинственный дуэт.
— Ты понимаешь, кто мы с тобой, Эрни? «Печальный и таинственный дуэт» — таинственная пара, черт нас возьми!
— Превосходно, — сказал Эрни. — Лично я всю жизнь мечтал казаться таинственным. Кстати, это очень нравится женщинам.
В конце коридора открылась дверь, звуки музыки стали слышнее.
Кейн и Гелвада умолкли, прислушались.
— Замечательный оркестр, — сказал Кейн. — Наверное, дерет уйму денег.
— А почему бы и нет? — оживился Гелвада. — Это лучший отель в Лиссабоне. В нем есть все, вплоть до толстых гитлеровских шлюшек в черных бархатных платьях.
Эрни неторопливо вынул из кармана тонкий платиновый портсигар, раскрыл его. В нем оказалось несколько сигарет и маленькая плоская ампула с бесцветной жидкостью. На внутренней стороне крышки было выгравировано: «Моему любимому Эрни от М». Гелвада взял сигарету, закурил, затянувшись несколько раз, он сказал:
— Надо же здесь все-таки что-то делать, Майкл. — Ответа не последовало, Гелвада продолжал курить.
Наступило долгое молчание.
— Мы не можем сейчас действовать, — сказал Кейн, — необходимо дождаться одного человека. Его имя Галлат. Американец. У него инструкции.
— Очаровательное имя — Галлат! В нем есть что-то галантное.
Резко зазвонил телефон. Кейн поднял трубку. Несколько минут он слушал. Потом сказал:
— Да, миссис Лан, конечно. С удовольствием. Мистер Гелвада? Он здесь. Я приведу его… Да… Сейчас. — Он повесил трубку.
— Это миссис Лан, — сказал Кейн. — Помнишь, та приятная американка с дочерью. Предлагала нам вместе поужинать. Я согласился. Только, ради бога, не заигрывай с дочерью, Эрни.
Гелвада возмутился:
— Почему ты думаешь…
— Ладно, — прервал Кейн, — помни, что мы не должны привлекать ничьего внимания. В конце концов, отсиживаться в номере это более подозрительно, чем провести вечер вместе с ними.
— Чудесно, — Гелвада улыбнулся, — а вдруг я понравлюсь дочери. Что будем делать?
— Скажешь ей, что у тебя есть жена. Или еще что-нибудь, но чтобы ничего не было-
— Ладно, — сказал Эрни. Насвистывая, он удалился в спальню. Кейн тоже отправился в свою комнату, которая находилась по другую сторону общей гостиной, начал переодеваться. Вынул из кармана лист бумаги, сложенный пополам. Это была телеграмма — Кейн еще раз перечитал ее.
«Кеннету Майклсу, отель Эстрада. Лиссабон. Операция Салли прошла успешно. Доктор Галлат останется полного выздоровления. Ваш дядя приедет двадцать седьмого. Целуем. Мери».
Кейн взял сигарету с туалетного столика. Прикурил. Той же спичкой поджег телеграмму. Он закончил туалет и вернулся в гостиную. Голос Гелвады раздавался из ванной комнаты. Он пел совсем неплохо португальскую песенку о любви.
Познакомимся с Марселем дю Пюисом. Это человек невысокого роста, стройный, даже изящный, хорошо одет. Его можно было бы считать типичным французом, но что-то мешает поверить в это окончательно. Взгляд его красивых карих глаз, можно сказать, умоляющий, но бывает и очень жестким, пронзительным.
Весь его внешний облик кричал о том, что он француз, тем более что при каждом удобном случае он выражал свою нетерпимость в отношении немцев. Глаза его становились суровыми, губы складывались в узкую линию. Для всех окружающих была очевидна его ненависть к врагу.
Очевидным это было и для хорошенькой девушки, с которой Марсель дю Пюис пил сейчас коктейль в клубе Мэригонд в Лондоне. Она была мила и думала о том, что бедному французу трудно встретить приличного человека в чужой стране.
В это время к их столику подошел официант и почтительным голосом с легким иностранным акцентом произнес:
— Ваш столик в большом зале уже накрыт, мсье. — На тарелке, которую он поставил перед Марселем, лежал слаженный пополам счет за коктейли.
— Пойдем, — сказал Марсель. — Я ужасно голоден, а вы?
Да, она тоже была голодна. Марсель развернул счет. Там было указано, что за коктейли с него причитается восемь шиллингов девять пенсов. Под итогом внизу были написаны карандашом едва различимо два слова: «Свит Конга». Марсель сунул в счет десятишиллинговую бумажку и последовал за своей знакомой. Марсель заказал обед, извинившись за его скудость, и спросил спутницу:
— Вам нравится испанская музыка? — Девушка кивнула.
Как раз в этот момент оркестр заканчивал исполнение какого-то танца.
— Я хочу попросить их сыграть одну вещь, — сказал Марсель, — если, конечно, они знают.
Он поднялся и направился к эстраде. Глядя ему вслед, девушка подумала: как жаль, что он не может приносить пользу в вооруженных силах Свободной Франции, оказывается, у него серьезная болезнь сердечного клапана.
Марсель знал о причине своего штатского положения лучше других. Знал он и о том, что у него имеется девяносто девять шансов против одного, что никто в штабе Свободной Франции не догадывается о том, что настоящий Марсель дю Пюис гниет в глубокой воронке от снаряда и что Карл Вальц с документами на имя дю Пюиса в кармане направлен сюда самим герром Гиммлером, чтобы продолжить существование того, кто погиб, воюя за свою страну.
Да, он был прав, во французском штабе не знали об этом. Но и он, в свою очередь, ничего не знал о существовании некого мистера Фэнтона, с его проницательным взглядом, сидящим в квадратной комнате на четвертом этаже дома вблизи Голден-сквера.
Для Карла — Карл Вальц был мертв. И, что интересно, это его вполне устраивало. Его существование, как Марселя дю Пюиса, было более безопасным. Находиться на значительном расстоянии от герра Гиммлера было значительно лучше. У герра Гиммлера была отвратительная привычка: он расстреливал своих агентов по причинам, известным лишь ему одному. Знали они слишком много или слишком мало, независимо от этого, у него для них была заготовлена пуля или концлагерь. Поэтому для Марселя работать в Англии было относительно безопасно. По крайней мере, не так страшен гнев Гиммлера. С другой стороны, могли поймать и даже убить сами англичане, но это уж, как говорится, издержки производства.
Марсель обратился к дирижеру оркестра: