Уж не знаю, почему "Единство" отдало ему материалы. Может, чтоб шуму было больше, а может, еще почему... Ведь полиция может возбудить дело по обвинению газеты в клевете (хотя факты в статье неопровержимые). А нападать на этого Дора непросто, он может так дать сдачи, что не проснешься!
Начинает он свою статью, как всегда, с цитаты: "Вот что пишет английский специалист Хофстеттер в своей книге "Скотленд-Ярд-72": "В настоящее время имеется подтвержденное статистическими данными мнение, что преступник в 60% случаев так или иначе остается на свободе, избегает ареста. Это, безусловно, говорит о недостаточно эффективной работе полиции, низком коэффициенте ее полезного действия. Но если даже преступник задержан, то у него всегда есть не менее 40% шансов быть оправданным, благодаря архаичной судебной системе". "Понятно, - продолжает Дор, - что уж коль скоро полицейские задерживают преступников, им бы хотелось, чтобы эти преступники несли суровое наказание. И, видя, что этого не происходит, они берут на себя функции карающей руки и совершают самое страшное для государственных органов преступление - вершат самосуд! Отсюда рукой подать до гитлеровских эсэсовцев или тон-тон-макутов Дювалье". И дальше Дор, как хирург, врезается все глубже в "феномен самоуправства" (какое слово придумал!), воссоздает историю "Черного эскадрона", приводит кучу примеров, которые раздобыл покойный Карвен. Потом начинает заниматься предсказаниями: мол, увидите, "Черный эскадрон" превратится в "орудие господствующего класса", в "орудие террора, направленного против прогрессивной общественности", в "орудие ликвидации гражданских свобод и прав человека"...
И пошел, и пошел...
Вот такая бомба.
Днем все газеты эту статью перепечатали, радио и телевидение передало. Шум-гам! Разговоров! И конечно, легкая паника в наших рядах.
Начальник всех собирает и произносит речь:
- В этот трудный час, - говорит он и смотрит на нас так, словно выступает на собственных похоронах, - мы должны соблюдать особую выдержку, дисциплину! Подрывные элементы (без этих подрывных элементов он не может обойтись) начали наступление на самый оплот государства, на его карательные органы, на нас, на полицию. Нас обвиняют в гнуснейшем преступлении - самовольных поступках! Но вы лучше, чем кто-либо, знаете, что это ложь. Вот американские юристы выдвигают формулу "мятеж полиции", она убедительно обосновывает, почему мы имеем право, хм... ну... в общем, иногда... немного... так сказать, дать себе волю. "Полицейские тоже люди", - говорят они, разве это не правда? Мы даже не просто люди, мы лучшие друзья людей... - Он замолкает, сообразив, что сказал что-то не то, потом продолжает: - Словом, вы меня поняли - у американских юристов есть твердая доктрина - "полиция имеет право на войну", то есть полицейское насилие, конечно, зло, но зло неистребимое, и с ним следует смириться. Один из префектов Парижа сказал как-то, что "каждый молодой человек "для полноты воспитания" должен быть избит полицией"! Ясно? И я с ним полностью согласен! выкрикивает начальник и тут же добавляет: - Но это я вам говорю. Дору я, разумеется, этого не скажу, ха-ха!
Он обводит нас требовательным взглядом, мы подобострастно хихикаем, улыбаемся, а главные подхалимы, вроде моего Гонсалеса, хватаются за животы от смеха.
Только Джон-маленький что-то бормочет себе под нос. (Между прочим, я его потом спросил, что именно. Он посмотрел на меня дерзко и говорит: "У русских был писатель, Горький, не знаете? Так вот он однажды высказал такой афоризм: "Жаждешь свободы? Иди служить в полицию. Жаждешь абсолютной свободы? Поступи в агенты охранного отделения". Так в царской России называлась служба безопасности". А? Каков? Ох, этот Джон-маленький, дождется он когда-нибудь...)
Действительно, мы чувствуем себя свободней, чем другие граждане (фу, черт! Начинаю цитировать Джона-маленького, а точнее, того русского писателя!). Но это мы сами знаем. А для других мы все теснимся в жестких рамках "солдат спасения".
Короче, долго накачивал нас начальник: чтобы некоторое время вели себя потише, не стреляли направо и налево и во время разгона демонстраций проламывали не сто голов, а не больше девяноста.
После совещания выходим с О'Нилом. Он говорит:
- Дору шею свернем. На той неделе. Надо связаться с Высоким чином.
Он с ним связывается, а потом ходит мрачный. И молчит. Сначала я ничего не мог понять. Потом Высокий чин срочно вызвал нас на свидание. Видимо, боялся, что О'Нил его не послушает и сам свернет шею Дору.
- Ты пойми, - втолковывал он нахохлившемуся О'Нилу, - нельзя сейчас его трогать. Он же выступил с разоблачением нашей организации и, будем откровенны, нанес нам сильный удар. Мы, если хочешь знать, временно сворачиваем свою деятельность против преступников, надо переждать...
- Но ведь Карвена... - пытается возразить О'Нил.
- Карвена ликвидировал "Черный эскадрон" до того, как стало известно, кто мы и что. И еще вопрос, кто и за что его убрал. На него многие нож точили. Есть разные версии. А Дор выступил конкретно против нас. Только "Черный эскадрон" мог его ликвидировать. Убьешь его, и тут такое поднимется! Ага! Убили, отомстили! Все ясно, Дор был прав. Все, что он написал, истина. Понимаешь или нет? Нам не то что трогать его сейчас нельзя, нам его охранять надо. А то еще уголовники пристукнут, чтобы потом на нас свалить. Так что ни-ни! Дор неприкосновенен. И это приказ, понял, О'Нил? Смотри! - Потом, смягчившись, добавляет: - Не беспокойся, его час придет. Мы ничего не забываем.
Все это "дело журналистов", как его окрестили газеты, вышло нам боком. Затаились мы. Между прочим, уголовнички быстро этим воспользовались и осмелели.
Я уж дальше вам повествовать не буду. Скажу только, что газеты, радио, телевидение еще долго шумели и то и дело вспоминали про "черные дела" "Черного эскадрона" (даже тогда, когда мы были ни при чем).
Постепенно все вошло в колею. Опять стали разгонять демонстрантов, пристреливать ввиду "необходимой самообороны" преступников, а то и охотиться за ними (только наш знак не оставляли). Выжидали.
Дело в том, что наступали выборы. Левые эти самые усилились, народ их стал поддерживать, так что "верхушка" наша слегка закачалась, нет, не очень, слегка. А сменится "верхушка", сменится шеф - полетит наш начальник... И что с нами будет, неизвестно. "Помните, как в Чили вначале было или в Португалии? озабоченно каркает Гонсалес, - ох, трудные времена идут, трудные. Что бывает хуже плохого? Очень плохое, вот". Он так обеспокоен, что даже не смеется над своими дурацкими поговорками.
Так, конечно, продолжаться не может. Что-то должно произойти. Знаете, как когда нависает туча, все ходят, словно на них мешки погрузили, дышат как рыбы на берегу. Но в конце концов, гроза все же разражается, и всем становится легче (кроме тех, в кого ударяет молния, но тут уж ничего не поделаешь - не надо высовываться...).
Глава VII.
ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ
Если бы я рассказал вам о своей работе все, то пришлось бы ставить на полки тома числом не меньше, чем в Британской энциклопедии. Вы учтите, что каждая пухлая папка (ее так и называют "том") дела, даже если аукнется одним листком для сотрудника криминальной полиции, который в расследовании этого дела участвовал, то он за мой год службы целое собрание сочинений издаст. Просто я вам о всякой ерунде не рассказываю, и вы, наверное, воображаете, что, придя на работу, мы там целый день режемся в карты или идем в соседний бар пить пиво. Да? Вы так думаете? Признайтесь. Ах нет? Значит, совесть у вас все-таки есть. Вы своего налогового инспектора не каждый раз обманываете? Ну, молодцы.
Так вот, могу вам доложить, что трудимся мы не покладая рук, а вернее, ног.
Ну, хоть такой день.
Во дворе дома находят убитого. Не просто убитого, а предварительно зверски избитого. Утром. Экспертиза устанавливает, что убийство произошло где-то между полуночью и часом и именно там, где нашли тело. Что мы делаем? Правильно, начинаем выяснять, кто покойник, поскольку, как вы догадались, никаких документов (а заодно и денег) у него не обнаружено. И еще ищем свидетелей.