Пожалуй, поговорю с О'Нилом. Тот поймет.
Глава III.
ПОМОЖЕМ ПРАВОСУДИЮ
О'Нил понял. Я пригласил его в небольшой бар "Под сапогом", в котором частенько собираются в свободное (и в служебное, замечу, тоже) время полицейские нашего управления. Бар как бар. Над входом метровый старый сапог из железа скрипит на ветру. Внутри особой чистоты не наблюдается. Но ее здесь никто и не требует. Длинная стойка покрыта стершейся кожей, десятка два столиков на железных ножках, без скатертей. Пьют здесь всё, кроме коньяка, дорог. А так пиво, виски, красное и белое вино, разные наливки, водки. Закусывают чем бог послал - маслинами, орешками, бутербродами величиной с подводную лодку... Сидим. Молчим. С О'Нилом любой разговор превращается в собственный монолог.
- Слушай, - говорю, - я тут поразмышлял. Все-таки свинство получилось с этим Маруччи.
- Сволочи! - изрекает О'Нил.
"Кто? - думаю. - Судьи? Гангстеры? Адвокаты? Неважно!" Я продолжаю:
- Слушай, если правосудие такое беспомощное, давай поможем правосудию. А? - и смотрю на него испытующе.
- Как? - спрашивает и опрокидывает двойную порцию виски (конечно, ирландского). Он всегда пьет двойную порцию и, между прочим, не одну.
- А так, - мне надоедает вся эта дипломатия, и я приступаю прямо к делу, давай его сами прикончим. В конце концов, может быть, судьи просто оказались слишком добрыми. Бывают же добрые судьи!
- Добрые - не знаю, - говорит О'Нил, - честные - нет! - и он опрокидывает "за воротник" очередную порцию.
- Ну, неважно, - говорю. - Важно, что мерзавец...
- Сволочь! - рычит О'Нил.
- Ладно, пусть сволочь. В общем, этот Маруччи оказался на свободе. Это возмутительно. Надо исправить, его ведь должны были бы приговорить к смертной казни, если б она у нас была. Но раз судьи не приговорили, приговорим мы, а заодно и приведем приговор в исполнение. Ну, как?
О'Нил хлопает меня по плечу с такой силой, что, будь я поменьше и полегче, вошел бы в табурет, на котором сижу, как гвоздь, под самую шляпку.
- Ты настоящий парень, Джон! - говорит О'Нил и в связи с этим опрокидывает еще порцию. - Маруччи сволочь, - добавляет он деловито. - Ты умней меня, говори, что надо делать, - и смотрит хитро.
А что делать? Никакого плана у меня нет. Я и предложение свое сделал больше в расчете на О'Нила, сведет, мол, меня с кое-какими ребятами, о существовании которых я подозреваю. Однако ни с кем он меня не свел и пришлось обходиться своими силами.
Меня этот Маруччи в лицо не знал, поэтому никаких оснований опасаться я не имел.
...Поздно вечером мы подъехали к тому бару, где Маруччи, как я понял, проводил большую часть своего времени, и, дождавшись, пока он выйдет с приятелями, тихо поехали за ним. Между прочим, это был уже четвертый вечер, что мы за ним охотились. Но то он уезжал с кем-нибудь на машине, то его до дому провожали друзья или еще что-нибудь. А тут попрощался с какими-то типами и дальше побрел один.
Погода, надо сказать, благоприятствовала: дождь, ветрище, чуть дома не сносит, и район какой-то гнусный, облезлые дома, тротуары в ямах, фонари с побитыми лампочками... Мразь!
Когда на совсем глухой улочке оказались, я ускорил движение, обогнал Маруччи, притормозил и, выйдя из машины, предъявил свое удостоверение.
- Патруль, - говорю, - проверка документов. Вы Пеликоне?
Он сначала испугался, по-моему, даже бежать хотел, потом успокоился.
- Какой я Пеликоне! Я Маруччи. Вот мои документы, - сует мне.
- Маруччи, - с сомнением качаю головой и, достав из кармана какую-то картонку, перевожу взгляд с нее на него. - А вот у нас фото Пеликоне, и уж больно вы на него смахиваете.
- Да бог с вами, - бьет себя в грудь Маруччи. - Не Пеликоне я. Вот же документы, и фото там мое есть. Вы сравните, сравните!
- Вот что, - говорю, - поехали в участок, там разберемся.
- Да чего разбираться, вы только взгляните! Я же...
- Поехали, - беру его за руку, - если ошиблись, на машине домой отвезем, по такому дождю только выиграешь - давай залезай.
Тем временем О'Нил пересел за руль, поднял воротник плаща, в машине темно, так что Маруччи его не узнал. Продолжая возмущаться, залез со мной на заднее сиденье, и мы поехали. Я надел ему наручники, объяснил:
- Таковы правила, уж не взыщи.
И вот, когда мы выехали на главную улицу, где от огней светло как днем, он в какой-то момент увидел в зеркальце лицо О'Нила и сразу все понял.
Знаете, я никогда не думал, что человек может до такой степени измениться буквально за долю секунды. Постареть на двадцать лет.
Маруччи ссутулился, лицо стало белее бумаги, губы обвисли, глаза потухли. Он тяжело задышал, словно запах неминуемой смерти душил его. Да, да, смерть имеет свой запах, и он почувствовал его.
Некоторое время катили молча. Я внимательно слежу за ним, как бы он чего-нибудь не выкинул. Он сидит и молчит.
И вдруг я слышу его хриплый шепот:
- Ребята, у меня есть деньги - две тысячи. Я отдам
- Где они у тебя? - спрашивает О'Нил, - может, в твой банк заедем или у тебя чек, как тот?
- Да нет, - бормочет Маруччи, - с собой они, вот в этом кармане, в верхнем внутреннем, можете проверить, я все отдам. А потом еще столько же донесу завтра, скажите, куда, клянусь, принесу. Я клянусь...
Теперь он торопится, захлебывается словами, чего-то обещает, в чем-то уговаривает, объясняет.
Я не слушаю. Мне вдруг сделалось противно и тоскливо. И эта ночь с ее чертовым бесконечным дождем, и этот трусишка, жулик, убийца, подонок, который старается нас разжалобить, а сам наверняка никого никогда не жалел, и даже О'Нил с его бычьей шеей, застывший, словно цементная глыба, на переднем сиденье... Ну их всех к дьяволу!
- Слушай, - говорю я О'Нилу, - ну его к дьяволу!
Но, перехватив в зеркальце взгляд моего коллеги, умолкаю. Мне делается не по себе. Я определенно не хотел бы оказаться на месте Маруччи.
Мы выезжаем на загородное шоссе.
Теперь Маруччи замолк окончательно. Он еще жив, но и уже мертвец.
С полчаса мы колесим по проселку, наконец подъезжаем к какой-то глубокой яме, заброшенному песчаному карьеру или выработке, уж бог его знает что это. Видимо, О'Нил присмотрел это место заранее.
Машина останавливается, и мы все выходим. И тогда происходит непонятное. О'Нил вынимает из кармана нож и по самую рукоятку вонзает его Маруччи в спину. Тот падает как подкошенный.
Видя мой удивленный взгляд, О'Нил поясняет:
- По пуле установят служебный пистолет.
Затем он залезает Маруччи в карман, вынимает деньги, деловито пересчитывает и половину подает мне.
- Что мы, зря старались? - Он пожимает плечами и, столкнув тело в яму, направляется к машине.
Но вот что интересно: перед этим он вынимает из кармана какую-то бумажку и засовывает ее Маруччи в карман.
Любопытно. Но я ни о чем не спрашиваю. Я чувствую такую усталость, словно один вырыл всю эту гигантскую песчаную дыру. Ну и денек! Хорошенькую идейку я подкинул О'Нилу. Молодец Леруа! Лучше б ты свои гениальные идеи запирал подальше в ящик.
Едем обратно, голова пустая. О'Нил завозит меня домой и на прощанье говорит:
- Ты молодец, Джон! Ребята оценят. До завтра!
У меня нет сил спросить, какие ребята и как оценят. Я вяло жму ему руку и, едва поднявшись к себе, валюсь на постель.
На следующий день все же на работу не опаздываю.
Все нормально, как всегда. Погода отличная, в кармане приятно шелестит тысяча монет. В конце концов, что произошло? Ничего. Два полицейских выполнили свой долг, наказали преступника, уж коли судьи не смогли или не пожелали этого сделать. Просто мы помогли правосудию.